© Князева С.Е., к.и.н., доцент РГГУ,
ФМОПиЗР
2022
Формирование политики Европейского союза на постсоветском пространстве: возможности и пределы.
(Ссылки имеются в тексте данной статьи, приведённые в разделе "Новые документы" на главной странице сайта).
Аннотация. В статье исследуется комплекс проблем, связанных с эволюцией и современным состоянием проекта Единой Европы в контексте сложных проблем современной европейской и мировой политики. Стержневой идеей статьи стал экспертный анализ политического курса Европейского союза на постсоветском пространстве в детализированной ретроспективе. В связи с этим ставится цель проведения системного исследования пределов возможностей в политике Евросоюза в указанном регионе. Автор ставит, среди прочего, следующие задачи: проанализировать ретроспективу противостояния ЕС и РФ от «холодного мира» до горячего конфликта, а также выявить, как повлияли события последнего года с учётом лавинообразного расширения и «усталости» от него. В статье показана эволюция тренда, когда этот важнейший политический проект Единой Европы демонстрирует системный сбой на поворотном этапе европейской и мировой истории, когда стал срабатывать эффект «усталости металла» и раскалывать ЕС изнутри. В частности, предоставление Украине и республике Молдова статуса кандидата в члены Евросоюза повлекло за собой беспрецедентный рост энтропии в Новой Восточной Европе, Украина попала в эпицентр глобального противостояния в европейской и мировой политике, а украинский узел завязывался все туже. Так произошло усиление глобального геополитического конфликта интересов между Востоком и Западом, принимавшего все более отчетливо ценностный характер, хотя его истоки уже просматриваются задолго до наших дней.
Значительное внимание уделено в статье анализу обозначенных проблем в эпоху постмодерна: мировая политика принимает вероятностный характер и выражена в «новой нормальности». Формы взаимной репрезентации образов Европейского «Я» и российского «Другого» отзеркаливаются в ходе взаимной визуализации, усложняются в ходе взаимодействия и противоборствуют в горячей военно-политической фазе глобального столкновения. Это цивилизационное противостояние стало апогеем на его остром этапе и в последние месяцы срабатывает как распрямившаяся пружина, обнажая истоки непримиримых позиций сторон в отношении украинского конфликтного узла, затянувшегося до предела в ходе осуществления политики западных стран по сближению Украины с ЕС. Предельное обострение конфликта интересов России и евроатлантической цивилизации в последние месяцы, недели, дни выражено предельно выпукло.
Ключевые слова: Евросоюз, статус кандидата в члены ЕС, глобальный конфликт интересов, евроатлантический союз, Украина, украинский кризис, республика Молдова, региональные конфликты, украинский узел, аксиологическое измерение конфликта, «новая Восточная Европа», «старая Восточная Европа», Копенгагенские критерии, условия вступления в ЕС, война ценностей, евроатлантический мир
В последние месяцы 2022 г. отношения между элитами Российской Федерации и коллективного Запада крайне обострились, хотя процесс их охлаждения продолжается в отчетливой форме уже более десятилетия. В рамках развития этого процесса Европейский союз – глобальный центр силы – занимает особое место, отнюдь не являясь его эпицентром, триггером или точкой бифуркации.
Тем не менее, получение двумя государствами на постсоветском пространстве – Украины и Республики Молдова – статуса кандидата в члены ЕС в июне 2022 г. стало очередным этапом и очевидным и, вероятно, предсказуемым итогом эскалации украинского кризиса. Несомненно, статус кандидата для обеих стран уже способствовал новому витку нагнетения во взаимодействии ЕС и РФ и проявился в усилении нестабильности и взрывоопасных зон в новой (и, кстати, старой) Восточной Европе. Это событие уже получило достаточное освещение как в российской, так и в западной аналитике. Как отмечает крупный российский эксперт Ал. А. Громыко, в «разгар украинского кризиса… наделение Украины и Молдавии (как в недалёком будущем и Грузии) статусом государства – кандидата в члены ЕС открывает новые ящики Пандоры с трудно просчитываемыми последствиями» .
С этим утверждением нельзя не согласиться. Тем более, что в современном вероятностном мире ни один серьёзный эксперт не в состоянии дать однозначный уверенный прогноз относительно возможных перспектив развития данного сценария, особенно в его финальной стадии. Ведь очевидно, что в последние месяцы украинский узел завязался ещё туже, Украина попала в эпицентр глобального противостояния в европейской и мировой политике, а конфликт интересов глобальных мировых игроков вышел уже на новый уровень противостояния. Данный угол зрения нашёл сегодня отражение в европейской и мировой экспертной литературе. Российский эксперт Д. Тренин полагает, что «отношения России с Западом, неуклонно ухудшавшиеся в течение предыдущего десятилетия, окончательно разрушены», и это «стало поворотным моментом в современной международной политике» . А папа Франциск квалифицирует мирополитическую ситуацию сегодня как третью мировую войну. Причём стоит отметить, что впервые он обозначил эту позицию 14 июня, спустя 4 дня после принятия документа о предоставлении статуса кандидата для двух государств новой Восточной Европы в Европарламенте – в последние месяцы он высказывал эту позицию неоднократно .
Важно, скорее всего, другое. Если принимать во внимание логику и поведенческую модель Старой Европы – прагматизм, – влияющую на европейскую политику и на принятие решений в западноевропейском (и евро-атлантическом) пространстве, то встаёт вопрос: а насколько разумным, насколько рациональным стало решение о вступлении Украины и республики Молдовы в Евросоюз в качестве кандидатов именно на данном этапе? Какую роль сыграло европейское сообщество, Евросоюз, евро-атлантический мир в обострении глобального конфликта интересов между Западом и Востоком Европы? Очевидно, что предоставление статуса кандидата в члены ЕС в конкретных условиях европейской и мировой политики, сложившихся к середине 2022 г., не может сегодня способствовать возникновению тренда к смягчению обострения в треугольнике ЕС-РФ-Украина, а шире – на территории новой Восточной Европы.
Впрочем, путь от холодного мира, обозначившегося с начала 10-х гг. XXI в., к жёсткой военно-политической конфронтации 2022 г., был весьма тернистым, хотя в целом и предсказуемым. Нельзя не отметить, что политика ЕС в отношении России не была взвешенной, продуманной и последовательной на ключевых этапах её формирования. В этой связи важно выявить внутреннюю логику в цепи взаимодействия Евросоюза и РФ, в подоплеке которой лежат глубинные мотивы взаимного непонимания, а во многих случаях и взаимного неприятия сторон.
В числе явных просчетов элит значительной части европейских стран, ЕС, евроатлантического мира в целом в отношении России нужно, во-первых, отметить взятый на вооружение поучительный (а то и высокомерный) тон и выраженное менторство западноевропейских и американских лидеров . Подобный стиль стал заметным уже с начала 90-х гг. прошлого века – и именно в тот период, когда делавшее лишь первые шаги в мировой политике молодое Российское государство выражало готовность тесного сотрудничества с Единой Европой и очевидно демонстрировало свою приверженность европейской идее – более того, идентифицировало себя как часть Европы . На рубеже веков РФ и ЕС уже сотрудничали в рамках ОБСЕ, Совета РФ-НАТО, Соглашения о партнёрстве и сотрудничества (СПС), вступившего в силу с 1997 г., и на многих других площадках.
В ряде случаев руководство Евросоюза, к тому же, ограничивалось не просто менторством, но и, по сути дела, демонстрировало недооценку геополитических интересов России в новых условиях, сложившихся в постбиполярной мировой политике на рубеже тысячелетий. В частности, это выразилось в непонимании важности скрупулезного экспертного анализа привилегированных интересов России на постсоветском пространстве (и недооценке их значимости), что проявилось в политике расширения НАТО на Восток с середины 90-х гг., а также в не вполне продуманном и недостаточно взвешенном курсе на расширение ЕС, продемонстрированном его Руководством.
Оставляя в стороне вопрос о той глубоко травматической ситуации, которую создавало и до сих пор создаёт лавинообразное расширение границ Евросоюза для самого ЕС после включения в его состав новых членов – государств старой Восточной Европы, это неоднократное расширение (2004-2013 гг.) привело к изменению границ Евросоюза, совпадающих по периметру с бывшими государственными рубежами СССР. Притом идея возвращения в Европу показалась привлекательной и многим гражданам стран СНГ .
Очевидно, что после распада СССР не только Политикум РФ, но определённая часть её интеллектуальной элиты и значимая часть населения страны воспринимала такое расширение весьма болезненно. И уже в краткосрочной и среднесрочной перспективе безусловно прогнозируемой западным сообществом реакцией стали ущемление чувства самодостаточности (то есть кризис национальной идентичности) и возрождение интереса к величию Советского Союза в версии новой России или СССР-2.0 у руководства РФ и значимой части россиян.
Подобный тренд нашёл выражение постепенно, но по нарастающей: сначала в изменении дискурса российской власти и в выступлениях президента РФ В.В. Путина, а с течением времени – во внешнеполитической стратегии России. Этому в немалой степени способствовали соответствующие российские и советские традиции, а ещё в большей степени – традиционные паттерны политической культуры, кстати, хорошо известные западным элитам и экспертным сообществам, а также недостаточность доступа населения РФ к достоверной информации, причём доступ, к тому же, неуклонно снижался, если не считать телевидение и некоторые другие масс медиа. Известный итальянский эксперт Джульетто Кьеза ещё с конца 90-х гг. прошлого века предупреждал европейских интеллектуалов, что «советский режим, этот режим, перекрывавший какое бы то ни было движение в сторону демократии, все-таки что-то дал россиянам». И пояснил: « И это что-то, каким бы чудовищным и невыносимым оно ни выглядело в глазах западного мира, россияне хотели сохранить» .
Иными словами, Евросоюз не сумел просчитать последствия распада Советского Союза – государства, традиционно квалифицируемого на Западе как Империя, в среднесрочной и особенно в долгосрочной перспективе. Причём, во-первых, Советской империи, а во-вторых, распад империи произошёл на территории России уже во второй раз в течение одного столетия. А как показывает опыт распада Империй, это всегда имело долговременные последствия, что сказывалось на развитии и взаимодействии как самих распадавшихся государств, так и их соседей. Об этом свидетельствует опыт распада империй после Первой мировой войны. И об этом также начиная с конца 90-х гг. предупреждал Дж. Кьеза, весьма осведомлённый о преобладавших уже в конце ХХ столетия настроениях в российском обществе: «Россия, остававшаяся на протяжении трех веков великой державой, была опять втиснута в рамки территории, которую она занимала в середине XVII века» . Но значительная часть интеллектуальной элиты на Западе не отнеслась с должным вниманием к предостережению эксперта, знавшего настроения россиян не понаслышке. А в итоге стремление руководства РФ к консолидации стран постсоветского пространства и, возможно, восстановление в каком-либо варианте Советского Союза, которое поддерживалось значительной (и возрастающей) частью населения страны, воспринималось в Политикуме и пространстве Евросоюза лишь как воспроизводство его имперских проявлений.
С другой стороны, в начале XXI столетия ЕС вступили целых 13 стран старой Восточной Европы (до этого их насчитывалось 15!), а итогом стал рост энтропии уже внутри пространства Евросоюза – и с этого времени постепенно накапливался эффект усталости металла от Девятого вала штормового расширения. Ведь этот процесс безграничного расширения вступал все в большее противоречие с «политикой сплочения» как вектором развития ЕС. Иными словами, начал давать сбои слоган «Единство в многообразии» – своего рода новое прочтение евроатлантического, точнее, имеющего глубинные европейские корни лозунга “E pluribus unum”, адресованного к античным основам европейского единства .
Разумеется, нужно учитывать, что Евросоюз отнюдь не является федерацией (федеративным государством): на основании Маастрихтского (февраль 1992 г). и Лиссабонского (декабрь 2007 г.) договоров ЕС квалифицируется как международная наднациональная и межправительственная организация . Но и в условиях сотрудничества стран в рамках международной организации стала очевидной слабая совместимость Запада и Востока Европы именно на уровне этно-культурных и этно-религиозных идентичностей. С учетом институциональной слабости, специфики социокультурных практик населения стран старой Восточной Европы – бывших социалистических стран – а а также степени травмированности их исторического развития (поскольку роль травмы невозможно недооценивать), следует констатировать их неподготовленность к принятию базовых ценностей Западной Европы .
В особенности это касается стран Балканского региона, уже вступивших в Евросоюз, и тех государств Западных Балкан, которые заинтересованы в том, чтобы интегрироваться в единое европейское пространство – прежде всего, там, где качество жизни населения значительно ниже, чем целом по ЕС . При этом вектор политики расширения Европейского Союза просматривается и сегодня, в частности, на Балканах . А ведь кроме вызовов, частично исходящих непосредственно из Балканского полуострова, а частично тех, которые проходят через Балканы , Руководство ЕС, мозговые центры, Политикум Евросоюза, по всей вероятности, долгое время недооценивали длительную ретроспективу взаимодействия этих балканских государств с Россией, исторически сложившихся традиционных и весьма прочных отношений, связывающих страны этого региона (особенно Сербии), с Россией. В такой оптике План Макрона по Балканам, кстати, также выдвинутый в июне 2022 г., т.е. синхронно с предоставлением Украине и Республике Молдова статус а кандидатов в члены ЕС, и реанимировавший идею вступления в ЕС ряда государств Балканского региона едва ли способствует сегодня снижению градуса конфликта ЕС и РФ.
До начала 10-х гг. Европейский Союз сохранял позиции глобального мирового игрока – одного из мировых центров силы, в первую очередь благодаря мощному экономическому потенциалу, консолидированным инструментам внутренней и внешней политики, а также очевидной аксиологической привлекательности. Притом, как справедливо подчёркивает Ал.А. Громыко, «позиции американоцентричной модели мироустройства ослабевали в пользу «двухъядерного» Запада, в котором ЕС претендовал на статус центра силы наравне с американским» Но спустя всего несколько лет американоцентричная модель мирополитического устройства начинает как минимум оказывать влияние на стратегические установки ЕС, в том числе в силу расширения пространства единой Европы, причём подобный сдвиг произошел в том числе потому, что поскольку народы многих государств старой Восточной Европы ещё с конца прошлого столетия демонстрировали проамериканские настроения.
С другой стороны, представляется очевидным, что данное обстоятельство имеет и другое объяснение. Проблема заключается не только в традиционной атлантической ориентации ряда стран ЕС, но и в менее согласованной, более осторожной и пассивной, а следовательно, и относительно более нерешительной позиции Евросоюза в силу традиционной толерантности во взаимодействии Европы с внешним миром, в первую очередь, с Россией. При этом традиционная европейская установка на соблюдение толерантности – либеральная по своей сути – зачастую квалифицируется как проявление нерешительности или даже слабости ключевыми мировыми игроками, и не только.
В любом случае нельзя не согласиться с Ал.А. Громыко, который заключает в этой связи, что «ЕС находится в своеобразной “точке бифуркации”, что во многом обусловлено расшатанными механизмами его функционирования» . И, безусловно, оставляя в стороне сложные процессы, демонстрируемые в пространстве ЕС в результате безграничного расширения, отметим, что изложенное свидетельствует, как минимум, о растущей несогласованности и непоследовательности в формировании и выработке стратегических направлений во взаимодействии Евросоюза с внешним миром, включая его соседей – особенно в сопоставлении с курсом Американской администрации.
Недостаточный учёт европейскими политиками и экспертным сообществом сфер геополитического влияния РФ выражался, по мнению её политического руководства и истеблишмента, в недооценке роли новой России в Европе и мире. Реперной точкой на этом пути стало выступление президента России В.В. Путина на 43-й конференции по безопасности в Европе в Мюнхене 10 февраля 2007 г., вызвавшее на том этапе (как бы странным это ни выглядело в ретроспективе) известное недоумение европейских партнёров РФ.
После Мюнхенской речи президента РФ произошло существенное изменение в российской дипломатии, руководстве РФ, в элитах страны в отношении коллективного Запада . А этот сдвиг, в свою очередь, вызвал, по мнению целого ряда западных экспертов, постепенное раскручивание в России антиамериканской, антизападной, антиевропейской пропаганды и усиленное продвижение русского мира – впрочем, известно, что именно так работает принцип домино. С этого момента и по сей день в российском политикуме и социуме ощущаются разочарование (и растущее раздражение) относительно расширения ЕС на Восток. Впрочем, в дискурсе выступления президента РФ, в мягкой риторической манере, оно проскальзывало ещё в Боннской речи российского президента в Бундестаге 25.09.2001 гг.) . А уже в речи в Мюнхене В.В. Путин озвучил жёсткое убеждение, что расширение ЕС и НАТО на Восток «не имеет <> отношения к обеспечению безопасности в Европе» и воспринимается Российской стороной как «провоцирующий фактор, снижающий уровень взаимного доверия». Уже тогда расширение ЕС квалифицировалось высшим Руководством РФ в качестве альянса, воспринимающего РФ в качестве врага: «Что стало с теми заверениями, которые давались западными партнерами после роспуска Варшавского договора?» .
Особенную обеспокоенность высшего руководства РФ объективно усугубляло следующее обстоятельство. Практика принятия стран Старой Восточной Европы и Дальнего зарубежья в Евросоюз осуществлялась через их вступление в НАТО, поскольку процессы вступления в Североатлантический Альянс и ЕС были синхронизированы на основе сложившегося к 1992 г. г. прецедента – договорённости с лидерами Польши, Румынии и Болгарии в 1991-1993 гг . А поскольку поворотным моментом разрядки по линии Восток-Запад стало подписание сторонами Парижской Хартии для Новой Европы (ноябрь 1990 г.) , то на основании этого документа и ряда вышеупомянутых договорённостей, в 1994 г. Совет НАТО озвучил резолюцию, что Альянс открыт «для новых членов», а в Коммюнике (01.12.1994 г.) не исключалось вступление «демократических государств к востоку от нас» . Но на том этапе подобные декларации не вызвали сколько-нибудь серьёзного разочарования в российском истеблишменте, что было отмечено интеллектуалами и политиками Европы. И на заре XXI в. взаимодействие ЕС и РФ имело преимущественно конструктивный и позитивный характер
Однако, в контексте обозначившегося спустя несколько лет поворота от холодного мира к ценностному разрыву взаимосвязей между Западом и Востоком Европы, саммит НАТО в Бухаресте (апрель 2008 г.), то есть спустя год после Мюнхенской речи, где принималось решение о перспективах вступления в Альянс Грузии и Украины , был воспринят высшим политическим Руководством РФ совершенно иначе. Лидеры Запада, безусловно, не могли не отдавать себе отчёт в том, что такая политика ЕС и НАТО провоцировала углубление уже обозначившейся конфронтации с РФ, ее вероятную жёсткую реакцию. В итоге даже смягчение дискурса и проявленную лидерами Франции и Германии толерантность в вопросе о запуске Плана действий по членству для Грузии и Украины спровоцировали августовскую войну России и Грузии.
Обострению геополитического конфликта интересов между Россией и коллективным Западом, имеющего прежде всего ценностное выражение, способствовали т.н. «цветные революции» начала нулевых годов и негативная позиция элит РФ в отношении реформ М. Саакашвили и В. Ющенко. Данная реакция была прогнозируемо воспринята ЕС как демонстрацию особых – доминантных – позиций РФ на постсоветском пространстве, т.е. в зоне её особых интересов, и как требование к внешним игроками уважать их.
Следует особо выделить выдвижение руководством ЕС программы привилегированного партнёрства в рамках ЕПС и её осуществление накануне и во время проведения саммита в Вильнюсе (27-29.12.2013 г). Политика Восточного партнёрства очевидно поставила (как полагали многие политики в высшем эшелоне Российской власти), РФ в один ряд с другими странами на постсоветском пространстве. С весны 2008 г. (по некоторым данным и за год до того) представители МИД Польши и Швеции (Р. Сикорский и К. Бильдт) предложили создать площадку сотрудничества ЕС из 6 стран на постсоветском пространстве. Поскольку европейское экспертное сообщество и Руководство Евросоюза не могло преодолеть шок от Мюнхенской речи Президента РФ, нельзя исключать взаимосвязь между разработкой данной программы и речью 2007 г.
Конечно, инициаторы программы опирались на то, что вариант привилегированного партнёрства к тому времени уже давно действовал в версии сотрудничества РФ и ЕС в программе СПС (июнь 1994 г., вступило в силу с 1997 г.) – фундаментальном плане долговременного сотрудничества, детализированного по важнейшим направлениям партнёрства ЕС-РФ с его автоматическим продлением . И тем не менее, решения первого, Пражского, саммита (май 2009 г.) были восприняты в РФ как начало формирования оборонительного союза, хотя в ходе его ставились лишь общие вопросы взаимодействия – скорее, декларации о намерениях . А спустя 3 недели после Варшавского саммита (сентябрь 2012 г.) РФ, добившаяся участия своих представителей в отдельных программах с 2010 г., озвучила позицию «о недостаточной прозрачности… инициатив» ЕС и «необходимости уточнения формата участия РФ…для получения ею равноправного статуса» (декабрь 2011 г.).
А вот саммит в Вильнюсе (ноябрь 2013 г.) сработал уже как триггер для резкого усиления энтропии во взаимодействии России с Европой, а шире, с коллективным Западом. Западные эксперты стали, наконец, осознавать, что Российское Руководство усматривало в действиях ЕС «попытку несогласованного геополитического продвижения в географически и исторически близкий ей регион» . Вообще говоря, европейское экспертное сообщество, think tanks Европы едва ли могли не просчитать последствия этого шага, в особенности, с учётом августовской войны в Грузии (2008 г.). Много позднее (осенью 2021 г.) главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Ф. Лукьянов заявил в этой связи, озвучивая мнение российского политикума, что государства Евросоюза и Североатлантического Альянса составляют «единый евроатлантический каркас с почти совпадающим членством» и что возникшее у стран ЕС и коллективного Запада «двоемыслие (курсив мой – С. К.) превращало военно-политические и дипломатические отношения в трясину, подрывало сами основы доверия». А оценивая последствия войны 2008 г., эксперт акцентировал ситуацию «бесконечной ”серой зоны”» и озвучил как предупреждение следующую мысль – ситуация, спровоцировавшая Пятидневную войну, может быть воспроизведена и сегодня .
И тем не менее, европейские лидеры не смогли просчитать, какая мина замедленного действия заложена в данном контексте и какие последствия она возымеет в рамках дальнейшего взаимодействия ЕС и России, в их противостоянии длиной уже почти в 10 лет – противостоянии, принявшем катастрофический характер в 2022 году.
Ведь, отражая позицию большинства в Руководстве ЕС, европейское экспертное сообщество квалифицировало идею о гарантиях общей неделимой безопасности в новой Восточной Европе как «формирование общего и неделимого (курсив мой – С.К.) пространства безопасности, включая РФ» . К тому же, в соответствии со статьей 51 Устава ООН и положением Парижской Хартии для Новой Европы, любое суверенное государство имеет право на способ обеспечения и защиту своей безопасности , а на основании Парижской Хартии для новой Европы – на «защиту демократических институтов, … суверенное равенство или территориальную целостность государств-участников» .
Исходя из принципа уважения международного права in toto и опираясь на постулат уважения к принципу самоопределения и суверенитета любого государства, европейские эксперты придерживались позиции, что ограничение выбора любого суверенного государства вступить в международную наднациональную организацию, коей является Европейский Союз, было бы затруднительно квалифицировать в ином ключе, чем отказ от признания суверенитета Украины и возобновление действия доктрины ограниченного суверенитета – доктрины Брежнева, принятой руководством СССР в отношении стран социалистического содружества 26.09.1968 г. Они полагали, что сложившаяся ситуация не вполне совместима с позиций международного права и в оптике современных норм отношений между государствами.
Другое дело, что вследствие разрыва связей в пространстве большой Европы, который пошёл по экспоненте после обострения ситуации на постсоветском пространстве с зимы-лета 2014 г., Руководство ЕС и коллективный Запад в целом стали, образно говоря, исполнять партии «техасского снайпера» – включилось ритуальное мышление, что усугублялось постмодернистской логикой игры представлений ведущих политиков . Такая политика не могла не привести к обострению противоречий при непродуманности общего плана и нелогичности конкретных действий и в ряде случаев складывалась парадоксальная ситуация, когда, образно говоря, хвост управляет собакой. Ведь уже в ходе ратификации договора Украины с ЕС в рамках Восточного партнёрства, во время консультативного референдума в Нидерландах, Еврокомиссия пошла на уточнения, что принятие Украины в ЕС не планируется в обозримом будущем, причём дискурс уточнений принял не вполне внятные формы . Но подобная мера уже не могла остановить конфликт. Регион попал в эпицентр глобального противостояния в европейской и мировой политике, рост энтропии в европейском пространстве принял неконтролируемый и лавинообразный характер.
Конфликт Европейского союза и России логичнее рассмотреть в аксиологической оптике – он очевидно просматривается на шкале ценностной, даже «цивилизационной привлекательности Брюсселя и Москвы» . Эти ценности были озвучены на заседании Евросовета в Копенгагене в июне 1993 г. , вследствие чего вошли как «Копенгагенские критерии вступления в Евросоюз» в правовое поле ЕС. Они основаны на уважении к фундаментальным правам человека в рамках социально ориентированных, экономически конкурентных обществ, гибко функционирующих институтов, верховенства закона . В Лиссабонском договоре, в развитие перечисленных выше принципов, подчёркнуто, что Копенгагенские критерии применяются с учётом «модернизационного потенциала “привилегированного взаимодействия” и сотрудничества с соседями» .
Западноевропейская шкала ценностей как производное суммы архетипов, лежащих в основе процессов формирования западноевропейской гражданской идентичности, основывается на положениях Копенгагенских критериев вступления в Евросоюз. Однако привлекательность единой Европы можно охарактеризовать прежде всего с позиций либерального европейского кредо и итогом либеральной эпохи в Европе длиной почти в 200 лет . И во внешних отношениях ЕС способствует продвижению ценностей и интересов Единой Европы, что декларировано в статье 3 . Отметим, кстати, что до последних лет ценностная модель Единой Европы находила отражение в паттернах политической культуры её граждан.
В контексте аксиологического подхода выделим ценностное ядро либеральной демократии: «Благо есть польза, а польза есть благо», но лишь в тесной связи с максимой Протагора из Абдер «Человек есть мера всех вещей», то есть сам человек несёт ответственность за свой выбор. ЕС основан «на ценностях уважения человеческой жизни и её фундаментальных прав, включая меньшинства» (Статья 2 Лиссабонского договора). Эти ценности являются общими для государств-членов в рамках либерального ЕС и характеризуются плюрализмом, справедливостью, солидарностью, а также толерантностью (метод Золотой середины) во взаимодействии с остальным миром . В аксиологическое измерение Евросоюза были включены: понимание суверенитета как проявление прежде всего народного суверенитета , свободы, трактуемой прежде всего как личная ответственность и уважение privacy, а справедливости — как соблюдения конкретных базовых прав граждан, но не абстрактной справедливости, даже диктуемой обстоятельствами непреодолимой силы. В основе осуществления власти лежат приоритет частного блага (частной пользы) по отношению к общему благу (общей пользе), разумное соотношение горизонтали и вертикали власти, низкий коэффициент джини – соотношение бедности и богатства в обществе при контроле за коррупционным показателем. И наконец, в Копенгагенских критериях акцентируется базовый принцип конкурентности: конкурентное общество, конкурентные прозрачные выборы, конкурентная экономика участия .
Важно принимать во внимание, что вплоть до середины первого десятилетия XXI в. преимущества либеральной системы выглядели очень привлекательными, «породив ожидание окончательного господства демократии» . Кстати сказать, известный российский аналитик А. Кортунов отметил, что целый ряд западных экспертов свидетельствуют о «дискредитации западной политики, основанной на ценностях» (курсив мой – С. К.) представителями Москвы и Пекина, поскольку «обе страны интерпретируют западную и, особенно, американскую политику поддержки демократии как прикрытие для продвижения геополитических интересов и нанесения ущерба своим противникам». Развивая эту мысль, эксперт подчеркнул, что, по мнению европейских и американских элит, политическая оппозиция в этих странах по существу есть итог гибридных войн, которые ведут эти авторитарные государства и трактуется ими как «продукт “западной инфильтрации” и одновременно как ее орудие» .
В любом случае, европейские аналитики недооценили фактор восприятия европейских либеральных ценностей сквозь зеркало российских традиций и исторического опыта России (и, к слову, настроения большей части населения стран постсоветского пространства). Практически полное отторжение властью и населением Российского государства либеральных ценностей, либерализма в целом, её теории и практики на всех этапах её истории, а особенно в последние годы, сделали невозможным принятие РФ ценностной системы и практического опыта европейских либеральных демократий. Очень вероятно, что значительная (и всё растущая) часть россиян почувствовала уже с последнего десятилетия ХХ в. отчуждение Запада (и своё отчуждение от Запада), определенную несовместимость с ним.
Другое дело, что сегодня, спустя почти 3 года с начала пандемии ковид-19, становится все очевиднее решительное ослабление ценностной привлекательности Европы и Запада в целом. Практическое осуществление борьбы с инфекцией, в том числе жесткое и принудительное осуществление мер сугубо медицинского характера, осуществляемых без согласия на то рядовых граждан, но отнюдь не только, вызвали к жизни волну постковидного синдрома. Некоторые российские эксперты уже отмечают это обстоятельство, причём с уточнением, что «пандемия обернулась цивилизационным кризисом, затронувшим все сферы жизни общества», что, в свою очередь, сместило представления о приоритете частного блага в направлении абсолютного приоритета общего блага. Развивая эту мысль, российский эксперт В.Е. Язькова проиллюстрировала на примере итальянского общества. Ведь, несмотря на протесты граждан, которые усмотрели в закрытии храмов ущемление религиозной свободы и нарушение ряда статей Конституции, не говоря уже о нарушении фундаментальных прав человека, в ходе борьбы с инфекцией провоцировалась инфодемия, а верующим католикам не удалось преодолеть обстоятельства непреодолимой силы, обусловленных пандемией («Бог хочет, чтобы все молились дома») .
Уточним, что, в частности, речь идёт об ущемлении фундаментальных прав человека, о неоправданном слежении, контроле, вмешательстве в его частную жизнь. Это проявилось в эксцессах политики вакцинации и ревакцинации, тщательном, нагнетании атмосферы страха, психологическом давлении и очевидно излишнем контроле за каждым гражданином в рамках соблюдения изоляции. В принципе, продуманный в деталях рациональный комплекс мер был безусловно необходим, и санитарные ограничения были оправданы в экстремальной ковидной ситуации. Однако степень вмешательства в privacy и ковидные паспорта настораживают многих граждан Единой Европы, не говоря о том, что раскручивание инфодемии уже спровоцировало у граждан Евросоюза устойчивый постковидный синдром. Очевидно также, что в результате злоупотреблений в практическом осуществлении карантинных мер и множественных ревакцинаций безусловно многократно нарушалось право на свободу, традиционно понимаемую в либеральном ключе исключительно как личная ответственность, а также приоритет частного блага, частной пользы, на практике подменяемой общим благом, общей пользой. Из этого следовали очевидное манипулирование населения, а также создание атмосферы паники (иногда искусственно). Неуважение к человеку, его правам обернулось в конечном счёте пренебрежением к таким базовым положениям либеральной демократии, заложенной в самую основу европейской ценностной модели, как восприятие гражданами свободы как их личной ответственности и подмена (искажение, сублимация) понятий «справедливость» и «ответственность», не говоря уже о несомненных выгодах пандемии для некоторых крупнейших фармацевтических компаний.
Ещё одним фактором – пусть опосредованным – обострения конфликта между Европой и Российской Федерацией становится сегодня новый всплеск популизма в Европейском пространстве, хотя этот тренд наметился в последние годы. Его суть состоит в том, что определённая и, как становится сегодня очевидным, растущая часть европейского мира вступила в полосу отчуждения от либерального кредо. То есть Европа (и мир) вступили в новый – традиционалистский и палеоконсервативный – политический цикл, когда авторитаризм кажется приемлемым (возможно, единственно приемлемым) способом воздействия на массы. Эта «реверсивная волна» демонстрирует откат от либеральной демократии и ее аксиологической модели в условиях серьёзного системного сбоя социально-политических, психологических и иных структур Европейского общества.
Реверсные движения, какими являются сегодня новые популисты, оказывают серьёзное воздействие на институциональные структуры и их кливаж в современных демократиях . А главное, они решительно усилили своё влияние в таких развитых европейских странах – кстати, основателях Единой Европы – как Германия, Франция и Италия, в особенности, по сравнению с результатами, продемонстрированными ими на выборах 2019 г. в Европарламент и на выборах 2018 г. в Италии. Тогда популистские партии показали высокий результат в Италии или Франции, но в целом все же не достигли ожидаемых результатов. На Президентских выборах 2022 г. Лидер французских популистов Марин Ле Пен вышла во второй тур, а в Италии на состоявшихся 24 сентября 2022 г. популистское движение «Братья Италии» одержало убедительную победу . Его лидер Джорджа Мелони получила право сформировать новое правительство «умиротворения», ориентированного, среди прочего, на осуждение энергетической политики и роста цен на электроэнергию. С 25 сентября Дж. Мелони начала цикл консультаций по формированию нового кабинета, куда планируется включить также представителей «Лиги» и его лидера М. Сальвини , пользующегося большой популярностью в социальных сетях ещё и в качестве блогера, хотя она уже озвучила свои сомнения относительно его включения в состав правительства .
Пакет предложений популистов прост и понятен в принципе: это традиционные здоровые семейные ценности, упрощённые решения политических, социальных, этических проблем, архаика в духе домостроя, ксенофобия и еврофобия, расизм и антисемитизм, гомофобия, манипулирование постковидным синдромом , меры поддержки маленького простого человека, «чистого народа» против «злой коррумпированной элиты» – так легче привлечь симпатии электората. Важно также отметить, что в конфликте ЕС-РФ представители нового популизма отнюдь не выражают намерения поддержать Единую Европу и политику солидарности ЕС и делают все возможное, чтобы дискредитировать этот до определённого времени успешный интеграционный проект.
Обобщая изложенное, следует с изрядной долей вероятности предположить, что усиление указанных тенденций привело Европу к отклонению от либерального мэйнстрима, к образованию трещин, изъянов, структурных мутаций в самой основе европейской либеральной традиции. Оставим в стороне глубинные причины такой политики: для этого необходим анализ таких категорий, как современный глобализм и постмодерн. В эпоху постмодерна мирополитические процессы принимают все более вероятностный характер и выражены в новой нормальности, где определяющими политическими моделями становятся игра представлений мировых игроков, изощрённый троллинг, информационный шум, постправда и конструирование симулякров . Обозначенные постмодернистские вызовы постепенно подтачивают самые основы западноевропейской гражданской идентичности. Но, как было показано выше, в ходе борьбы с пандемией были многократно нарушены аксиологические параметры привлекательности Европы, что резко усилило тенденцию к отказу от достижений в области уважения прав человека, коими заслуженно гордилась единая Европа во второй половине ХХ и на заре XXI в. – иначе говоря, дала трещину ценностная модель, лежащая в основе Welfare State и либеральной демократии . С учётом изложенных обстоятельств нельзя не отметить, что ценностная привлекательность Европы существенно снизилась, в том числе, для тех граждан на постсоветском пространстве, которые руководствуются принципом «Мы хотим в Европу» – в демократическую Европу.
Так старые политические, идейные, социокультурные процессы, транслируемые народами и их правительствами репертуары смыслов принимают иные, не всегда узнаваемые очертания. Так новые формы взаимной репрезентации образов европейского «Я» и российского «Другого» имплементируются сторонами, в результате отзеркаливания усложняются в вероятностном мире постмодерна и сталкиваются в ходе глобального конфликта сторон. Так цивилизационное противостояние коллективного «двухъядерного» Запада, столкновение хотя и ослабевших, но еще сохраняющих значимость аксиологических моделей срабатывает сегодня как распрямившаяся пружина и проявляется в диаметрально противоположных позициях в отношении украинского конфликтного узла, затянутого до предела в ходе осуществления политики западных стран по сближению Украины с ЕС и США. В частности, этот тренд выражен в беспрецедентно жёсткой тональности выступления Президента США Дж. Байдена на недавно завершившейся 77-й сессии Генеральной ассамблеи ООН и в поддержке высказанных им соображений рядом европейских представителей на Генассамблее, в частности, Франции.
Украинский конфликт в стадии его обострения стал провоцирующим фактором в расшатывании Евросоюза. Некоторые эксперты уже отмечают запущенные этим конфликтом процессы развития центробежных тенденций в ЕС и необходимость поиска альтернативных Евросоюзу моделей сплочения стран Единой Европы. Ведь эскалация украинского кризиса, исследуемого в оптике конфликта интересов России и евроатлантической цивилизации в последние месяцы, недели, дни, выражена предельно выпукло и уже обозначила следующий тренд: в условиях глобальных мирополитических процессов международные организации, созданные в рамках Ялтинско-Потсдамской системы, в том числе, ООН и Европейский союз, вступили в фазу структурного кризиса и попали в полосу турбулентности к концу первой четверти XXI столетия.
Изложенное позволяет озвучить позиции значительной части экспертного сообщества единой Европы: сегодня представители российских элит и значимая часть россиян вступили в жёсткую конфронтацию с евроатлантической цивилизацией и особенно со «слабой», поскольку излишне толерантной – «ничтожной» Европой, с её ценностной моделью или, как минимум, бросили ей перчатку. С другой стороны, и толерантность Западной Европы стала в последние месяцы постепенно сокращаться под влиянием последних событий, связанных с обострением украинского кризиса. На данный момент нет оснований говорить о сколько-нибудь заметном снижении градуса конфронтации России и коллективного Запада. Так к концу первой четверти XXI столетия ЕС оказался в позиции цугцванга в недоигранной партии на новой Великой шахматной доске, в то время как её оппоненты из Российского политикума стремятся нанести ей поражение уже в иной партии – играя в покер.
Keywords: The European Union, EU candidate status, global conflict of interests, Euro-Atlantic Union, Ukraine, Ukrainian crisis, Republic of Moldova, regional conflicts, Ukrainian knot, axiological dimension of the conflict, “new Eastern Europe”, “old Eastern Europe”, Copenhagen criteria, Accession criteria, Acquis communautaire, war of values, Euro-Atlantic community
© Право копирайта принадлежит Светлане Князевой - Лане Аллиной RESEARCHER SK LA
https://lana-allina.com/articles/
© а также ИНИОН РАН
Цитирование статьи в целом или частично возможно лишь с указанием ссылки на данный сайт или на сайт ИНИОН РАН
На моем сайте:
http://lana-allina.com/articles
http://lana-allina.com/articles/svetlanaknyazeva-lana-allina-com-lanaallina-eu-rf-relations-2023
На сайте ИНИОН РАН:
И в E-library
https://elibrary.ru/item.asp?id=49595963
© Knyazeva S.E. , 2022
АУДИОКНИГА ПО МОЕМУ РОМАНУ "ВОРОНКА БЕСКОНЕЧНОСТИ".
. 
. 
Никто в наши дни не может опровергнуть такую вечную ценность, как право человека на жизнь: она "не имеет
. 
. 
. 
. 
. 
. 
. 
. 
