• Светлана Князева,

доцент кафедры ЗРиВП

ФМОиЗР РГГУ

.    

Предлагаю Вашему вниманию статью о "классическом" либерализме XIX в. и его трансформации в ХХ столетии. Статья напечатана в журнале "Знание-Сила", 2016. Номер 4 (1066), С. 21-29

http://www.znanie-sila.su/?issue=articles/issue_4492.html&r=1

Главная тема.

Это сладкое слово "Свобода".

Краткая история свободы

Стремление к свободе было свойственно человеку всегда: в городах-полисах от Древней Греции до средневековых европейских коммун – от формулы «Я – римский гражданин» до поговорки «Городской воздух делает свободным по прошествии одного года и одного дня». С течением времени в этих очагах свободы развились первые элементы правового государства [1]. В эпоху гуманизма разгорелась борьба свободных городов-коммун и Святого Престола: дух свободы был несовместим со многими догматами и диктатом католической церкви, особенно в лице Святого Престола [2].

Из опыта борьбы свободных людей в европейском пространстве постепенно укоренились привычка человека к свободе и опыт защиты прав свободного человека – возникли формы сопротивления произволу, ставшие сегодня важными (и уже традиционными) проявлениями гражданской инициативы.

С середины XIX столетия на Западе утвердились либеральные идеи, идеология, стиль жизни, а в развитых странах сложились либеральные системы. На формирование либерализма повлияли идеи Джона Локка, Шарля Луи Монтескье, других деятелей английского, французского, американского Просвещения, экономистов конца XVIII – первой половины XIX веков – Адама Смита, Дэвида Юма, Вильяма Кобдена и других.

Либерализм (лат. liberus – свободный [3])  – комплекс политико-правовых, экономических идей, образ мышления и стиль жизни, в основе которого лежит убеждение: свобода  – важнейший принцип человека в его отношениях с другими людьми и с властью. В основе либеральной теории и практики лежит уважение к свободе человека, свободному обмену, верховенство права, собственность. В «Британской энциклопедии» либерализм определен как доктрина, нацеленная на «защиту жизни и свободы личности»; государство защищает личность от ущемления ее прав, а законы, суд присяжных и правоохранительные органы обеспечивают их. Либерализм – политическое кредо и образ жизни, которые находятся в тесной взаимосвязи со свободой. Свобода – основа жизни каждого человека и общества в целом, политический метод и основа курса правительства. В итальянском «Большом историческом словаре» либерализм определен как «доктрина, основанная на уважении личной свободы, юридическом равенстве граждан, правовом государстве, гарантированном Конституцией, на веротерпимости». А по мнению директора Университета Катона Томаса Палмера, у либерализма есть три базовых опоры  – права личности, спонтанный порядок, ограничение вертикали власти.

Либерализм оспорил прежде незыблемые теории  – божественное право монарха на власть и роль религии как единственного источника познания. Он исходит из уважения естественных прав человека на жизнь, свободу и собственность, из принципа ответственности, равенства перед законом, прозрачности государственной власти. Таким образом, он нацелен на законодательную защиту достоинства и личного пространства человека.

В либеральном прочтении Джона Стюарта Милля свобода означает независимость человека, а проявление ее – свобода воли (выбора). Это – условие личностного развития и гарантия от посягательств на личное простран­ство. Угроза автономии внутреннего пространства человека исходит, по Миллю, от «правительственной тирании» и «тирании господствующего в обществе мнения».

Источником либерализма становится теория естественного права, изложенная Дж. Лильберном в середине XVII века. Известный политик и мыслитель обосновал необходимость формального равенства, свободы личности, народного суверенитета  – высшего права законодательной инициативы, исходящей от народа, принадлежащей народу и осуществляемой народом через парламент. Следом за Лильберном Джон Локк доказал, что свободная личность  – основа стабильного общества. Революция конца XVIII века во Франции в перспективе создала условия развития свободного рынка и свободной конкуренции в Европе. И к середине XIX столетия здесь стал утверждаться либерализм, социальной базой которого стали предпринимательские круги, политики, лица свободных профессий, университетская профессура.

Концептуальное ядро либерализма образуют следующие положения.

Первое: изначально присущая человеку свобода, а следовательно – ответственность, автономное личное пространство, возможность самореализации, обеспечиваемая частной собственностью и политико-правовыми институтами, приоритет частной пользы – человек сам знает, что для него лучше.

Второе: оптимальная модель социума основана на свободном обмене идей, интеллектуальных и иных ценностей, на свободной конкуренции.

Третье: либеральная система обеспечивает свободное раскрытие творческого потенциала человека и его благополучие, но одновременно способствует свободному раскрытию творческого потенциала общества и обеспечивает его (общества) благополучие. Вокруг этого ядра сосредоточены другие элементы либерального кредо – рациональное устройство общества, частная и общая польза (благо). Как тут не вспомнить изречение Фомы Аквинского: человек справедлив, если уважает права других людей.

Либеральное прочтение свободы переплетено с идеей «золотой середины» («juste milieu»)  – метода «классических» либералов XIX столетия. Инструмент «золотой середины» нацелен на баланс либеральной системы, политических сил и движений, сложившихся в англоязычном политическом пространстве и партийных системах Великобритании, США, затем Франции и Италии. «Золотая середина» успешно использовалась для установления компромисса между партиями для контроля вертикали власти, светской и духовной власти (особенно в католических странах), – словом, ради достижения политического компромисса и стабильности.

Либералы заимствовали идею juste milieu у французских доктринеров  – представителей спиритуалистической школы: под «золотой серединой» понимался баланс парламентского министерства на английский манер и исполнительной власти. Эклектика доктринеров, прежде всего, Пьера Поля Руайе-Коллара и Франсуа Гизо, не слишком подходила ученым, но европейские либералы извлекли из него инструмент «золотой середины». Суть его  – максимально возможное примирение различных движений, групп, элит с целью преодоления конфликта интересов, достижения компромиссов и стабильности.

Инструмент juste milieu взяли на вооружение английские виги, а затем – либералы. Важным направлением деятельности либералов стал поиск точек соприкосновения с консерваторами в таких узловых пунктах, как соотношение частной и общей пользы, отношение к традициям и прецеденту. Во Франции адепты доктринерства – либералы получили заметный резонанс, входили в состав правительств и возглавляли их в годы Третьей республики (1870–1940).

Идеи свободы человека независимо от статуса и его свободного выбора  – рода занятий, политических убеждений, оставались умозрительными до Революции во Франции. Этот стиль жизни встретила в штыки значительная часть аристократии и бюрократии, терявшая привилегии и мечтавшая о сохранении деспотического режима, душившего свободу личности, свободную инициативу и предприимчивость. А философы XVIII столетия сформулировали идею свободы в терминах прав человека. Американская Война за независимость привела к созданию либеральной конституции, в основе которой лежит центральная идея либерализма и представительной демократии  – the government of the people, by the people and for the people.

В экономической сфере основой западного либерализма стали либеристские постулаты [4]. В laissez faire заложена идея dreaming state (или minimum state)  – государства с минимальной ролью в экономической игре, а его основная функция  – защита собственности, свободы человека, рынка, конкуренции.

По выражению автора памфлета «Здравый смысл» Томаса Пэйна, правительство есть «не более чем необходимое зло». А Адам Смит считал, что вмешательство государства подавляет инициативу – наиболее сильны страны, где граждане свободно проявляют ее. В «Исследовании о природе и причинах богатства народов» ученый доказал, что свободный рынок по необходимости включает скрытые механизмы саморегулирования и потому более эффективен, а налоги не должны наносить вреда предпринимательству. Эту идею отстаивали Франсуа Кене, а позднее  – Жан-Батист Сэй и Дестют де Траси.

Свободная активность в любой сфере должна расцениваться властью и обществом как результат личной свободы, энергии, трудолюбия, поскольку она соответствует высшим интересам государства – иными словами, интересы личности тождественны целям государства. Либералы были убеждены, что свободная предприимчивость станет успешной, если государство примет меры по расширению образованности в обществе. Джон Стюарт Милль объяснял цель государства и элиты стремлением к общему благу через повышение качества жизни  – распространение образования и доступ к нему, адекватно оплачиваемый труд, возможности творчества  – и стал борцом за свободу науки, литературы, искусства.

Отвергнув христианскую догму о ничтожности человека перед Богом (человек  – отнюдь не раб Божий!), либералы обосновали возможность счастья на земле как естественного права свободного человека – права, обеспечивающего нравственность в обществе [5]: ведь принцип личного счастья «срабатывает», если он согласован с общей пользой. В «Теории нравственных чувств» Смит утверждал, что мораль  – продукт творчества свободных людей, создающих своей активностью благосостояние общества. А отцы-основатели американской демократии убедили соотечественников создать новое государство во имя жизни человека, его свободы и его естественного стремления к счастью.

Эволюция государственных институтов позволяет человеку действовать во имя общей пользы, преследуя притом частный интерес. Так возникает своеобразное состояние равновесия и стабильности в обществе  – спонтанный порядок: граждане вовлекаются в устойчивые модели поведения, где никто не может выиграть вне правил игры и нарушая рамки этих моделей.

Наибольшей популярностью эта доктрина пользовалась в англоязычных странах с развитой экономикой и стабильной политической системой. Великобритания – страна, в плоть и кровь которой вошло уважение к человеческой личности, приобрела экономическое, колониальное, морское, торговое, финансовое, политическое лидерство  –  стала колыбелью либерализма. Политико-правовая мысль Англии объясняла причины лидерства свободной инициативой, защитой собственности, недопустимостью нарушения личного пространства человека. Однако в Великобритании с 30-х годов XIX века существовало и трудовое законодательство  –  идеи ответственности власти и бизнеса получили серьезное развитие [6] .

Либерализм как политическая теория основан на идеях парламентаризма, конституционализма и представительной демократии. И Вольтер, обосновавший конституционализм как оптимальную модель власти, и Жан-Жак Руссо с его идеей о естественной свободе настаивали на том, что свободу человека не должны ущемлять ни другой человек, ни государство, ни церковь. Залог же стабильности государства, по Дж. С. Миллю,  – представительное правление: высокая причастность народа к управлению, но народ должен иметь желание, способности и навыки для выполнения возлагаемых на него прав и обязанностей. Милль выстроил модель блокирования произвола вертикали власти и обосновал идею правового государства. (Эту же идею последовательно отстаивал в своих трудах и немецкий либерал Людвиг фон Мизес.) Понимая необходимость общепризнанных функций государства, он осуждал стремление чиновников к власти. Оно, по его мнению, увеличивало количество возлагающих надежды на правительство безответственных людей  – а по сути, пассивных иждивенцев. В таких условиях не может быть свободы и достоинства  – общество деградирует в гражданском и нравственном плане.

Либерализм как модель поведения основан на уважении прав человека. В «Двух трактатах о правлении» (1690) Джон Локк сформулировал принципы свободы экономической  – владения, пользования и распоряжения собственностью  – и интеллектуальной, включающей свободу совести. Либерализм основан на формальном равенстве, системе «сдержек и противовесов» и контроле вертикали власти, на принципах правового государства, гарантируемых конституцией. Права граждан реализуются через участие в выборах при условии постепенного расширения электората. Согласно либеральной концепции, политическими правами могут пользоваться граждане, которые не просят помощи у государства: раз они свободно и разумно распоряжаются собственной судьбой, это дает им право решать судьбу страны; к тому же люди, обладающие собственностью, обеспечат лучшую ее защиту, чем неимущие.

Наконец, они обладают достаточной образованностью. Еще моралист Жан-Жак Руссо в трактате «Об общественном договоре» (1762) выразил уверенность в том, что образование позволяет человеку реализовать способности и стать законопослушным гражданином. По убеждению отцов-основателей Америки, образованный человек сам ограничивает свою свободу, исходя из своих интересов. (Эти идеи стали ключевым элементом Декларации прав человека и гражданина во Франции и американских отцов-основателей, особенно Бенджамина Франклина и Томаса Джефферсона).

Новый этап национального самосознания привел к осознанию народами своей национальной идентичности. Суверенитет стал основой национального самосознания, а важным следствием – идея коллективной (корпоративной) свободы, которую личность получает через отождествление себя с нацией.

По мере эволюции либеральной системы в развитых странах произошли сдвиги в политической культуре, правосознании граждан, укрепилась политико-правовая традиция реформирования общества. Брутальные формы протеста становились менее востребованными – они рассматривались как тупиковые большим количеством его бывших сторонников. Либералы стали смещать фокус внимания на свободу совести, академическую свободу, недопустимость ущемления privacy.

Милль в эссе «О свободе» указал на то, что «единственная цель, которая служит оправданием вмешательства одних людей, индивидуально или коллективно, в деятельность других – самозащита». Он противопоставлял свободу и вседозволенность – человек свободен, если достиг определенного уровня гражданского и нравственного развития. В либеральном прочтении Милля власть такова, каково общество в целом, и основное условие стабильности – самосовершенствование народа. Эта мысль занимала и немецких либералов Людвига фон Мизеса и Вильгельма фон Гумбольдта, которые увязали ценность свободы с саморазвитием и нравственностью.

С осуществлением реформ в развитых странах Европы проросли первые ростки демократии. Но даже в продвинутых в политико-правовом отношении странах демократия стала результатом длительной борьбы. Глубинной причиной  – и следствием  – этого стало постепенное расширение демократии: либеральные интерпретации предполагают баланс между ответственностью правительства и личной ответственностью.

Вспомним рассуждения французского историка-либерала Алексиса де Токвиля о двух составляющих демократии. Первая  – осознанное стремление значительной части населения заставить правительство принять необходимые реформы. Важные инструменты воздействия на власть  – такие формы гражданской инициативы, как формирование парламентской оппозиции, забастовочного движения вплоть до всеобщей забастовки, создание массовой оппозиции. Другая  – осознанное же стремление власти осуществить добровольно назревшие реформы: они все равно будут осуществлены, но произвол власти может привести к бунту или революции, как неоднократно случалось в истории европейских стран.

Здесь написано: "Демократия есть такая политическая система, которая позволяет (власти) максимально увязывать и соединять нравственные принципы и политические амбиции".

Автор изречения - Норберто Боббио, известный итальянский историософского середины ХХ столетия.

В странах с традициями парламентаризма политическая культура и правосознание граждан возросли к началу XX века, что проявилось в стремлении разных социальных групп с различным имущественным положением и уровнем образования требовать от правительств расширения прав, например, избирательного права. К этому времени значительная часть либеральных европейских политиков пришла к заключению, что свобода создает условия для реализации способностей через образование, творческий труд, достойную оплату и защиту от эксплуатации. Либеральный опыт Запада способствовал утверждению правового государства, в центре которого – свободная личность, а сама свобода квалифицируется как ответственность человека. Свободный образованный человек не терпит манипулирования, в какой бы форме оно ни преподносилось: через формирование коллективной ответственности, привилегии, СМИ, заигрывание власти с народом или иные каналы доступа. Активный человек, понимающий свободу как ответственность, свободный выбор и гарантию прав, неспособен жить в несвободе, терпеть нарушение privacу властью, политиками, другими людьми.

В течение почти двух столетий либеральные системы претерпели трансформацию, и к началу XIX века в европейском пространстве сложились демократические интерпретации «классической» либеральной модели. Говоря о соотношении понятий «либеральная система» и «демократия», обратимся к понятию «демократия». «Британская энциклопедия» приводит ее определение с оговоркой, что речь идет о демократии представительной, формой которой является либеральная: «Либеральная демократия есть форма правления, где права большинства, которое она представляет, осуществляются в рамках конституции через созданные ею учреждения, призванные гарантировать меньшинству возможность пользоваться личными и общественными правами, такими, как свобода слова, выступлений или совести». Таким образом, демократия  –  вовсе не сверкающая оперением и не доступная никому эфемерная синяя птица: это  – политическая система, где власть представляет интересы нации или, как минимум,  – большинства населения.

Лишь в англоязычных странах, где либеральная система утвердилась наиболее полно, демократия стала сутью правления в XX столетии: демократические черты переплетались с чертами укрепившейся в этих странах либеральной системы. А к началу XX века либеральная демократия приобретает устойчивые контуры и в европейском пространстве.

Здесь написано: "Идеалы и Свобода"

Фотография сделана автором этой статьи в Национальном историческом музее Турина.

***

Чем же объяснить, что, даже не обладая глубокими традициями демократии, ряд европейских стран может похвастаться привычкой к свободе, опытом либерализма и успешной деловой активности, а Россия никогда его не имела?

Значительная часть европейских стран постепенно так или иначе впитала античную политическую культуру и римское право, стала ядром европейской цивилизации и очагом свободы, восприняв наследие свободных коммун, процветавших благодаря ежедневному труду. Приморские города Европы были перекрестком мира, информационными мостами между Западом и Востоком – центрами информации, свободного труда, деловой активности, образования.

Россия же оставалась за «скобками Европы». Многовековая изоляция от европейских научных достижений, теорий и практики власти, права не прошла бесследно. Научная мысль и философские новшества Востока, в отдельные периоды Европу опережавшего, также были для нас недоступны. Власть была прочной, если страну возглавлял сильный правитель: этому благоприятствовали суровый климат, скудные почвы, безбрежные просторы при отсутствии естественных границ, удаленность от Мирового океана, изоляция от Европы, Дальнего Востока. После сближения с Византией Русь отзеркалила сходные черты авторитарной власти этой страны и восприняла цезаропапизм. В правление Андрея Боголюбского (ок. 1111–1174 гг.) Вла­димиро-Суздальское княжество, впоследствии ставшее центром России, достигло могущества, но, став Великим князем, он одной своей волей сделал Суздаль личным неотъемлемым владением [7].

Зыбкость границ приводила к нападениям  – власть и подданные были нацелены на поиск врага. Правитель пользовался, владел и распоряжался собственностью, включая людей,  – в результате уважение к человеку, закону, опыт свободы, привычка к свободному каждодневному труду у наших соотечественников так и не возникли.

Правление азиатов-завоевателей во время нашествия Орды укрепило пиетет россиян перед сильной властью, а их бездонное долготерпение, в конечном счете, вылилось в многовековое рабство более половины населения. Крепостное право привело к укоренению апатии и сервилизма: рабство развращает рабовладельца, но еще более  – раба.

Европейское  – особенно западноевропейское  – пространство стало колыбелью гуманизма, разума, идей прогресса. Возросло уважение к личности, ее правам, информации, образованию. Этому способствовали отсутствие крепостного права и даже серьезных форм зависимости (за исключением Восточной Европы), щадящие человеческое достоинство формы политической власти. А Россия находилась за скобками римского права, в плену травматического опыта  – деспотической власти, замешанной на восточной деспотии и византийском цезаропапизме. Россияне позиционировали себя как подданные правителя, но не граждане  –  включилась «программа самоуничижения». Так изоляция, отсутствие прививки разума и свободы вывели Россию за скобки уважения человека к самому себе и своей стране.

В матрице жизненной программы государства не возникла составляющая, которая обеспечивает уважение к личности человека, уважение к Человеку, (не к правителю, управленцу, чиновнику, бессермену, баскаку), к человеческой жизни, исходя из естественного права и Божественного установления, к его достоинству - и уважение человека к самому себе. Эта базовая структура четко просматривается в государственных системах, создавших либеральное кредо и имевших либеральный опыт, но она отсутствует  в российской идентичности, в её культурном ядре.

В истории России случались либеральные всплески, не оказавшие, однако, влияния на страну  – за исключением цвета российской интеллигенции. Слово «либерализм» пришло в русский язык в конце XVIII века из французского в значении «вольнодумство», и негативный его оттенок: излишняя терпимость, снисходительность, попустительство, потворство…  – полностью сохраняется до сего дня. И поскольку потворство власти вольнодумству в обществе признавалось признаком её слабости, понятно, почему восстание декабристов – первое оформленное требование ввести ограничения власти – завершилось крахом и почему в зону турбулентности попали и проекты Михаила Сперанского. Восстание декабристов  – оформленное требование «ввести» либеральные конституционно-правовые ограничения власти – завершилось крахом; не получили развития либеральные проекты Михаила Сперанского. Лишь реформы Александра II привели к отмене крепостного права, дали толчок созданию суда присяжных, расширили рамки о самоуправления. Но после «охладительного периода» реформы были свернуты, та же судьба постигла реформы начала XX века  – реформаторам в России был уготован тернистый, а то и трагический путь. И сегодня большинство населения России относится к либеральным ценностям как минимум неоднозначно – с опаской и недоверием.

В неграмотных странах власть культивирует агрессивную безграмотность: неграмотный народ не имеет представления о правах человека и гражданской инициативе. Авторитарные популистские режимы – а иного опыта Россия не вкусила по сей день  – манипулируют населением и, опираясь на отсутствие привычки к свободе и регулярному свободному труду, дискредитируют ценности либерализма. Амбициозность, индивидуализм, предприимчивость осуждались на всех этапах истории России. Свобода у нас не была востребована ни в XIX, ни в начале XXI столетия.

В заключение уместно привести рассуждения французского политолога Бруно Гроппо, определившего неприятие россиянами свободы в либеральном прочтении как итог «травматического опыта» страны. Общества, как и люди, переживают травматический опыт  – он оставляет шрамы, которые нелегко залечить. Используем метафору: под «травматическим опытом» следует понимать прошлое, которое привело к появлению в социальном теле ран, требующих длительного времени для заживления, и от них навсегда остаются шрамы, а раны причиняют страдания. Травматическое прошлое имеют страны, пережившие бунты и кровавые диктатуры: имея разную природу, власть привычно прибегала к насилию, нарушая права и свободу граждан.

Насилие было направлено против интеллектуальных и самодостаточных слоев населения, но затронуло общество в целом. Как отмечает Гроппо, террор «сеял страх и недоверие – жизнь в условиях диктатуры не проходит бесследно для общества».

Однако травматическое прошлое нельзя вытеснять бесконечно. Опыт показывает, что в своих поисках позитивной идентичности российское общество постоянно оказывается лицом к лицу со своим травматическим прошлым. Но народ, считающий себя носителем великой культуры, свободным, самодостаточным, не может игнорировать этот вопрос: это ставит под угрозу сами основы свободы. По словам Гроппо, Россия «не могла долго смотреть в зеркало своего прошлого и, в приступе головокружения, решила о нем вообще не говорить». Отвернувшись от прошлого, как если бы его никогда не существовало (или речь шла о коротком периоде), нынешняя политическая власть России стремится навязать народу новые мифы в отношении свободного прошлого и будущего его страны.

Оригинал данной статьи в электронной версии см., пройдя по ссылке:

http://www.znanie-sila.su/?issue=articles/issue_4492.html&r=1

.     

Приговор 

Источники и литература:
[1] Тит Ливий в «Истории Рима от основания города» описывает борьбу плебеев и патрициев за свободу, а Марк Аврелий в «Рассуждениях» пишет о «государстве, где закон равен для всех и о единодержавии, которое почитает свободу подданных».

[2] Никколо Макиавелли в работах «Рас­суж­де­ния о первой декаде Тита Ливия» и «Государь» изложил принципы свободного республиканского правления.

[3] В основе терминологии либерализма лежат слова «свобода» и однокоренные с ним. Авторы испанской конституции 1812 года, в оппозиции к испанскому абсолютизму, вероятно, первыми ввели в употребление слово «либерал» для обозначения сторонников оппозиционного политического движения, целью которого стала свобода.

[4]В англоязычной интерпретации более употребительна следующая терминология: манчестерский либерализм («манчестерство», «манчестерская школа») или free-trade, во французской – laissez faire. А итальянский «Большой исторический словарь» определяет либерализм как «экономическую доктрину, основанную на свободной инициативе, свободной торговле, гармоничном свободном рынке; под laissez faire, laissez passer подразумевается невмешательство и экономическая свобода, а государству отводится роль чистого гаранта».

[5]Эти идеи изложены Дж. Бентамом в «Принципах законодательства» и других работах  – «Фрагмент о правительстве», «Руководя­щие начала конституционного кодекса для всех государств», «Наука о морали». Он стал родоначальником теории утилитаризма, вобравшей в себя ряд социально-философских идей Гоббса, Локка, Юма, французских материалистов XVIII века (Гельвеция, Гольбаха).

[6]А возможно, и раньше: с 1349 года в Англии существовал закон, согласно которому местные органы власти должны были заботиться о трудоустройстве лиц, не имевших достаточных средств (определенных правительством) для жизни, если они не могли работать. В XVI веке получила распространение система приютов, впоследствии работных домов, в которых призревались нетрудоспособные (инвалиды, вдовы, малолетние дети), а состоятельная часть населения уплачивала налог в пользу бедных – социальная ответственность имущих слоев всегда была выше, чем в других странах.

[7] См.: В.О. Ключевский. Курс русской истории. Лекция 18; С.М. Соловьёв. История России с древнейших времен. События от смерти Юрия Владимировича до взятия Киева войсками Андрея Боголюбского (1157–1169 гг.)

ЗС 04/2016 Номер журнала

Фотографии взяты из интернет ресурсов и являются их собственностью.

COPYRIGHT 2016

2013 © RESEARCHER SK Светлана Князева / Лана Аллина

http://lana-allina.com 

R E S E A R C H E R SK Светлана Князева / Лана Аллина

http://lana-allina.com 

Автор Проза.ру: 

http://www.proza.ru/avtor/lanaallina

Авторские права защищены законом.
Данная статья опубликована и в бумажном варианте - см. выше (журнал "Знание-сила", 2016, номер 4 (1066), С. 21-29.
Все права на данную публикацию защищены законом о копирайте.
Внимание! Все права на данную статью принадлежат автору - Светлане Князевой и журналу "Знание-сила".
Любые перепечатки и цитирование допустимы лишь с указанием данной публикации на персональном сайте Светланы Князевой /Ланы Аллиной
http://lana-allina.com

и данной страницы на этом сайте
http://lana-allina.com/articles

ЛЮБОЕ НЕЗАКОННОЕ КОПИРОВАНИЕ ДАННОЙ СТАТЬИ ЦЕЛИКОМ ИЛИ ЧАСТИЧНО ЯВЛЯЕТСЯ НАРУШЕНИЕМ АВТОРСКИХ ПРАВ И КАРАЕТСЯ ЗАКОНОМ ОБ АВТОРСКИХ ПРАВАХ.

Ахалтекинец власти

Лана Аллина

Отрывок из моего романа "Воронка бесконечности"

…А нынешняя эпоха? То же коловращение, все те же концентрические круги по воде океана времени. Позитивная ура-патриотическая идентичность советской эпохи возрождается, как птица феникс, из пепла в современной России. И узнаешь ее легко, хотя она, точно хамелеон, меняет цвет, формы, тональность, перекрашивает свои пятна… Эта новая – да новая ли? – идентичность утверждается на самом высоком уровне и проходит все возможные идеологические проверки, а затем апробируется в новых учебниках, которые получают путевку в жизнь лишь с высочайшего соизволения. Вот уже и сроки установлены…

Новые иллюзионисты и кукловоды XXI века пока еще не достигли мастерства своих предшественников, но все же, все же...

Как взбунтовался, озверел, как взбеленился необъезженный ахалтекинец Власти! Брыкается, взвивается, встает на дыбы, ржет, пышут гневом его ноздри — и не позволяет подойти к себе, не поддается он выездке. Весь выпотнел одичавший конь, и морда у него вся в пене… Ой, как взъерепенился! Плюется наш конь горячей слюной, пугается, злобится на весь мир, пытается укусить, бьет своим тяжелым, подкованным сталью копытом, высекает искры. Страх, ненависть, алчность движут конем, и бьет он наотмашь — целится не в бровь, а в глаз думающих людей страны, стремится расколоть российский орех и выбить из него интеллектуальное зернышко, а к себе подпускает только агрессивное невежество и хамство.

Не чистых кровей конь, вероятно.

Осажденная крепость предлагает живущему в ней народу нулевую, а возможно, и отрицательную стоимость человеческой жизни, прославляет новых и старых кремлевских мечтателей, навязывает культ вождя. С экранов телевизоров проливается на людей тщательно отфильтрованная виртуальная информация, а телезрителей погружают в зазеркалье популярных ток-шоу. 

I'm

Дома, в метро, на работе россияне пялятся в планшетники и айпады, погружаясь в омуты, завихрения, воронки виртуальных игр — стрелялок, бродилок, балделок. Может быть, лишь в информационных сайтах и в некоторых блогах люди могут получить представление о реальном положении в стране и в мире. Но большинству россиян интереснее смотреть ток-шоу...

Власть наверху и на местах правит сильной рукой, и большинство советских… ой, что это я говорю? Любопытная оговорка, однако… Многие, может быть, даже большинство россиян уверены в справедливости такой власти. Что поделаешь — неамбициозное общество.

Ханжество и лицемерие, равнодушие, цензура в защитной маске и расхожие штампы лозунгов — все они, разбившись на пары, исполняют торжественный, медленный вальс-бостон перед миллионами одураченных зрителей, разместившихся в партере, амфитеатре, ложе бенуа, а больше всего, на галерке. Круговая порука позволяет власти манипулировать людьми. Бюрократия мимикрирует, рапортуя о своей самодостаточности.

Как метко сказал когда-то Джордж Оруэлл! Авторитарные режимы создают угодную им действительность по своему желанию и на свое усмотрение.

Преисполнившись любовью к Родине, сильные мира сего и сегодня, даже больше, чем в Империи Зла (наверное, потому, что им больше нечего бояться и некому противостоять), путают свой карман с государственным, показывая остальным заразительный пример, да еще и кичатся собственной наглостью и безнаказанностью.
А чтобы отвлечь несведущих, необразованных, невежественных людей, вносят в Думу абсурдные законопроекты. О запрещении иностранных слов, например.

Снова и снова концентрические круги по воде. Точно, как в двадцатые годы прошлого века. Да, точно. Бабушка ведь мне рассказывала о тогдашних экспериментах.

СамопЁр попЁр до самопЫсу 1) — вот какой замечательный образец советского новояза!

Стабильная нестабильность, незавершенная завершенность. Немилосердные дела. Страна, градус абсурда которой резко повышен. Нет, не так. Сама Система покоится на абсурде — и абсурдна в принципе.
Интересно, поддается ли лечению вирус бездонного терпения, который народ моей страны подхватил много веков назад, да так и не приобрел иммунитета к нему? А все потому, наверное, что вирус этот много раз мутировал и стал почти неузнаваемым. И одной из таких мутаций стал не проходящий никогда, с длительными обострениями и краткими ремиссиями, тяжелый советский грипп. Он тоже неизлечим, этот грипп, и, как его осложнение, возникает новый ген – ген советскости.

Но как быть с пресловутой свободой — нужна ли она в действительности? И разве возможна была настоящая свобода в СССР? Не только для обычных людей, для человека с улицы, но для людей науки, искусства, литературы?

Да что там! Существовала ли реальная свобода для руководителей партии и правительства? Или они и сами стали заложниками созданной ими Системы?
И стала ли такая свобода реальностью для кого бы то ни было в современной России? Для правителей-державников, для политиков, ученых, людей искусства? Ой ли? Свежо предание… Да и востребована ли была свобода в нашей стране хотя бы на каком-то этапе?

1) Велосипед поехал к фотографу

Отрывок из моего опубликованного романа "Воронка бесконечности"

© Лана Аллина
© Светлана Князева 2016

Отрывок из опубликованного романа "Воронка бесконечности"

COPYRIGHT 2013

2013 © RESEARCHER SK Светлана Князева / Лана Аллина

http://lana-allina.com
R E S E A R C H E R SK Светлана Князева / Лана Аллина
http://lana-allina.com

Авторские права защищены законом.
Эта миниатюра опубликована и в бумажном варианте - это отрывок из романа "Воронка бесконечности". М.: Альфа книга, 2013 
Все права на данную публикацию защищены законом о копирайте.
Внимание! Все права на данную статью принадлежат автору - Лане Аллиной / Светлане Князевой
Любые перепечатки и цитирование допустимы лишь с указанием данной публикации на персональном сайте Светланы Князевой /Ланы Аллиной
http://lana-allina.com
и данной страницы на этом сайте
http://lana-allina.com/articles/284170

ЛЮБОЕ НЕЗАКОННОЕ КОПИРОВАНИЕ ДАННОЙ СТАТЬИ ЦЕЛИКОМ ИЛИ ЧАСТИЧНО ЯВЛЯЕТСЯ НАРУШЕНИЕМ АВТОРСКИХ ПРАВ И КАРАЕТСЯ ЗАКОНОМ ОБ АВТОРСКИХ ПРАВАХ.

Фотография принадлежит соответствующему сайту и доступна по ссылке в интернете:

google.ru/search?q=ахалтекинец+фото&newwindow=1&tbm=isch&source=iu&imgil=4D1-

Светлана Князева

Тоталитарные режимы ХХ столетия: компаративный анализ

Отрывок из работы "Очерки истории социально-политической мысли в Европе и режимы ХХ столетия"

.      

И на исходе ХХ столетия, и на заре нового тысячелетия проблема тоталитаризма по-прежнему оставалась в центре внимания исследователей. Однако известно, хотя и не вызывает удивления тот факт, что в российской исторической литературе до последнего времени отсутствовали работы, посвященные сравнительному анализу тоталитарных моделей, сложившихся в ХХ веке. Число работ, посвященных исследованию проблемы тоталитарных моделей социума в данном ракурсе, сравнительно невелико и в зарубежной литературе.

Следует оговориться, что некоторые исследователи считают данный феномен исключительным явлением ХХ века. Другие же полагают, что эта модель социума имеет более глубокие исторические корни и что в ряде государственно-политических систем средневековья и нового времени получили определенное развитие и начали в той или иной степени складываться отдельные черты тоталитарного государства. В пользу сторонников первой позиции говорит то обстоятельство, что тоталитарные модели получили наиболее полное развитие лишь в ХХ веке - так называемом "массовом веке", веке "маленького" простого человека. Их появление было связано в первую очередь с наступлением «эры простого человека», то есть с приходом в политику большого числа малообразованных или даже неграмотных людей, обладавших весьма низким уровнем политической культуры и правосознания. «Эффект толпы», давший о себе знать уже в начале века и особенно после первой мировой войны, самым непосредственным образом повлиял на возникновение тоталитарных моделей. Даже сам термин «тоталитаризм» возник в 20-е годы нашего столетия и использовался применительно к оформившемуся в те годы режиму Муссолини.

Другие исследователи полагают, что некоторые тоталитарные черты общества и государства, а особенно элементы тоталитарного и утопического сознания стали проявляться уже на первых островках человеческой цивилизации, в первых, еще очень слабых, государственных объединениях, в частности, в древневосточных деспотиях, а позднее в государствах "классического" вотчинного типа. Иными словами, отдельные элементы тоталитарного государства возникали на ранних стадиях, когда государство было еще слабым и неразвитым, либо в моменты его системного кризиса.

Эта позиция выглядит, на наш взгляд, более аргументированной. Известно, что утопическая мысль, а затем и постепенно возникавшее в некоторых европейских странах утопическое и тоталитарное сознание, которые по мере развития становились питательной средой для возникновения политических систем с тоталитарными чертами, появились чуть ли не одновременно с ранними формами государства, когда последнее испытывало определенные сложности, поскольку было еще очень слабым.

На новых исторических этапах элементы тоталитарной модели социума получили определенное развитие в теории и практике ряда средневековых ересей. В частности, это проявилось в деятельности "Апостольских братьев" и в восстании Дольчино 1304-1307 гг., а также в средневековом народном эпосе о стране Кокканья, не говоря уже о творческих проектах создания Великой утопии Города Солнца, а впоследствии в Мюнстерской Коммуне 1534-1535 гг. Совершенно очевидно, что некоторые тоталитарные черты нашли отражение в якобинском терроре.

Если оставить в стороне ряд различий на уровне доктрин (идеологий), две тоталитарные модели из трех сложившихся в ХХ веке - германский национальный социализм и советский «интернациональный» социализм - являлись жесткими моделями тоталитаризма. Характерные для них черты нашли в этих моделях социума наиболее полное выражение. Третья модель - итальянский «пролетарский фашизм» - является смягченной или «стыдливой» (по меткой характеристике крупного советского историка-итальянская Б.Р.Лопухова), ибо тоталитарные черты не проявились в Италии с такой полнотой. Режимы же Восточной Европы в межвоенные годы или режим Франко в Испании, то есть так называемый феномен «иберийского» фашизма, до сих пор составляют предмет дискуссий, поскольку их исследователи как авторитарных режимов не могут принять их оценку со стороны своих оппонентов как тоталитарных режимов. Интересна и позиция, согласно которой некоторые авторитарные режимы могут в ряде случаев иметь тенденцию к постепенному перерождению в режимы тоталитарные.

В осуществленных на практике коммунистических утопиях, воплотившихся в режимы фашистского, национал-социалистического или национал-большевистского типа, достаточно определенно просматриваются черты, вследствие осуществления которых эти модели с неизбежностью превращаются в тоталитарные государства. Большинство исследователей, занимавшихся сравнительным анализом данного феномена в его различных модификациях, находят ряд общих, типологических черт, которые в самом общем виде характеризуют такую систему. В самом деле, при сопоставлении двух «жестких» тоталитарных моделей - национал-социалистической и большевистской - обращает на себя внимание несомненное сходство между ними.

В Советском Союзе и Германии тоталитаризм получил наиболее полно выраженные формы, а в Советском Союзе эта модель социума оказалась еще и очень устойчивой и жизнеспособной. Очень значительное развитие типологические черты тоталитаризма получили также в Италии, хотя в данном случае утвердилась «смягченная», или «стыдливая» разновидность тоталитарной модели социума.

Обращает на себя внимание тот факт, что, как только харизматические вожди выдвигали задачи борьбы за утверждение абстрактной, глобальной и совершенно отвлеченной справедливости, а не за соблюдение совершенно конкретных законов, за счастливое будущее всех людей, а не конкретного человека - в таком случае авторитарный режим, как правило, перерождался в режим тоталитарный.

Не случайно, по всей вероятности, и другое обстоятельство. Осуществление коммунистической идеи начиналось каждый раз как величайший и крайне гуманный социальный эксперимент, нацеленный на установление якобы реального равенства, братства и на свободном труде людей, то есть на достижение абстрактной справедливости для всех. Однако в своем практическом воплощении оно всегда превращалось в чудовищную и антигуманную по своей сути тоталитарную систему, в которой неизбежным стало подавление любых проявлений свободы личности. Не повторялась ли в данном случае история Христа, который искренне верил в возможность рая на земле и получил взамен свою Голгофу и ад на кресте?

На наш взгляд, основные черты, характерные для «жестких» тоталитарных моделей, сложившихся в 30-е гг. в Советском Союзе и Германии, а в более мягкой или расплывчатой форме, и для смягченной «итальянской модели», состоят в следующем.

Прежде всего, в тоталитарных режимах на первый план выходит несомненный и даже бросающийся в глаза приоритет Государства, полностью отождествляемого с Вождём, который, будучи наделен харизмой, обладает всей полнотой власти в государстве. Общество, нация, а тем более человек играют по отношению к Государству (и Вождю), примат которого проглядывается совершенно отчетливо, явно подчиненную роль. В такой ситуации становится понятным и легко объяснимым наличие не просто синкретической связи между Государством и Властью и между Властью и собственностью, но полное отождествление этих понятий (формула Государство = Вождь = Власть=Собственность). Это отождествление понятий Вождя, Государства, Собственности и Власти выражается, прежде всего, в полном слиянии на всех уровнях государственного (административного), партийного, народнохозяйственного и профсоюзного аппарата.

Необходимо подчеркнуть, что речь идет не просто о крайней степени вмешательства государства в экономическую сферу, но уже о предельном огосударствлении экономики, о создании государственной экономики. Это выражается в национализации целых отраслей промышленности, в обязательных государственных заказах и поставках, в создании государственных учреждений по управлению отраслями промышленности, во введении планирования (или отдельных его элементов).

Подобные процессы не были в тот период случайными. Именно в 30-е гг. в западном мире роль государства оказалась существенно пересмотрена, прежде всего, с позиций кейнсианства. Кейнсианские методы управления экономикой и социальной сферой получили большое распространение и во многих демократических государствах, начиная с США и кончая Францией. Однако в тоталитарных системах роль государства получила всеобъемлющий характер. Тоталитарная власть стала все более решительно вмешиваться во все без исключения сферы жизни и заниматься активным регулированием не только экономики, но и социальных отношений, политики, идеологии и даже личной жизни каждого человека.

В таких условиях создание громоздкого, разветвленного, капиллярного бюрократического аппарата являлось неизбежным и обязательным условием, а сам аппарат быстро стал важнейшей и надежнейшей опорой режима.

Далее, весьма важной особенностью тоталитарного государства становятся вождизм и четкое оформление глубоко продуманного культа харизматического лидера, Вождя, в рамках такого Государства-Партии. Как уже отмечалось, Вождь полностью отождествляется с Государством и является главным носителем не только власти, но и идеологии в государстве. В свою очередь, создание легенды, мифа о Вожде, который включает его биографию, обязательную для изучения во всех средних и высших учебных заведениях, становится важнейшей частью официальной, то есть государственной идеологии.

Обращает на себя внимание создание универсальной идеи (доктрины), а вследствие этого и официальной, то есть государственной идеологии. В итоге подобное государство постепенно оформляется как идеократическое, то есть такое, где роль идеологии завышена до такой степени, что работники идеологического фронта становятся важнейшей частью государства. Конечно, роль идеологии довольно значительна в любом государстве. Однако при тоталитарном режиме она настолько очевидно завышена, что начинает играть определяющую роль, в осуществлении всех «основных направлений политики партии и правительства», притом настолько, что правители практически становятся ее заложниками. При этом не допускаются никакие проявления инакомыслия, и в этой связи особое значение приобретает контроль над свободной мыслью, над печатью, то есть строжайшая цензура.

Следует особо выделить то обстоятельство, что на определенном этапе развития тоталитарного государства официальная, то есть государственная идеология перестает быть просто средством обеспечения власти вождя и партии, а также укрепления порядка в стране, но становится главной целью существования такого государства. Она неизбежно начинает играть совершенно самостоятельную роль и, в свою очередь, оказывает самое решающее влияние на все сферы жизни в государстве: на политику, религию, экономику, культуру, повседневную жизнь, и существенно корректирует их. Более того, вдумчивый анализ показывает, что, как это ни парадоксально, идеология становится как бы самоцелью в тоталитарном государстве и с определенного момента начинает функционировать как саморазвивающийся организм, оказывая воздействие на собственное развитие. По-видимому, именно по этой причине наличие официальной государственной идеологии в идеократическом государстве является условием sine qua non, а вот ее суть не имеет особенно большого значения, и именно поэтому она зачастую выглядит весьма туманно.

Зато почти всегда в таком государстве появляется теневая фигура правителя - серого кардинала, - который часто становится первой и, во всяком случае, обладающей реальной властью в государстве фигурой и который порой имеет даже бoльшую власть, чем сам лидер государства, ибо именно он является главным идеологом, а значит, и гарантом системы.

Следующей важной чертой, присущей для тоталитарной модели социума, является экспансия идеологии. В этом проявляется Миссия «самой прогрессивной и передовой общественно-политической системы» по отношению к более ''отсталым'' странам.

Эта идея в принципе далеко не нова. Вспомним, в частности, что идея о «бремени белых» - цивилизаторской миссии передовых европейских стран по отношению к отсталым и погрязшим в невежестве народам - получила значительное распространение в целом ряде развитых европейских государств, в особенности, в Великобритании, на рубеже XIX и ХХвв. Однако в тоталитарных государствах она приобрела несравненно более выраженную и логически законченную форму.

Логическое развитие идеи о Миссии Великой державы в тоталитарном государстве приводит к оформлению крайних форм национализма в его крайних проявлениях, в частности, в форме шовинизма и антисемитизма. Национализм непременно заявляет о себе в тоталитарных моделях социума и является его неотъемлемой чертой, в какие бы «интернациональные» одежды его ни пытались вырядить.

Совершенно очевидно, что идея «пролетарского интернационализма», возведенная в ранг государственной внешней политики Советского Союза, стала одним из самых ярких проявлений лицемерия советских деклараций, ибо она никогда не имела ничего общего с подлинным интернационализмом, а была лишь проявлением самого изощренного национализма. Пролетарский интернационализм противопоставлялся национализму в Германии, и таким образом в течение длительного времени весь мир был убежден в том, что советский «пролетарский интернационализм», а на самом деле классовый национализм, и германский расовый национализм не имеют между собой ничего общего. В нацистской Германии национализм был одним из самых последовательных направлений ее государственной политики. Однако и в Советском Союзе все попытки осуществления «пролетарского интернационализма» оборачивались на деле самым изощренным, поскольку замаскированным, и тем не менее воинствующим национализмом, какие бы конкретные формы он ни принимал - например, формы воинствующей ксенофобии или  отчетливого антисемитизма.

В самом деле, уже с середины 30-х гг. Советское руководство на практике постоянно отходило от декларируемых по-прежнему идей «пролетарского интернационализма» и начало прибегать сначала к мягкому, а затем (в конце 40-х гг.) - и очевидному антисемитизму, шовинизму и ксенофобии, выраженного, например, в борьбе против коммополитизма. В частности, до начала 30-х гг. официальная пропаганда подчеркивала, что Российская империя являлась «тюрьмой народов». Вследствие этого марксистская историческая школа М.Н. Покровского безоговорочно осуждала колониальную политику царского правительства. Однако после появления «Краткого курса истории ВКП (б)» и «Краткого курса истории СССР» (1937г.) оформляется совершенно иная трактовка проблемы. С этого времени колонизация народов Закавказья, Средней Азии и т.п. уже не представлялась «абсолютным злом», а, напротив, «относительным благом», т.к. Российская империя якобы осуществляла в отношении отсталых народов цивилизаторскую миссию. С этой точки зрения Советское государство, объединившее народы, многие из которых входили в состав царской России, в рамках «добровольной» федерации, стало рассматриваться как преемник этой великой миссии. При этом обходились молчанием погромы, ставшие по существу частью официальной политики царского правительства уже с начала ХХ века. На это обращает внимание Н.Верт в своей работе «История Советского государства». И заметим, кстати, что СССР стал преемником царской России и в осуществлении государственной политики антисемитизма. Особенно показательно, что первые проявления антисемитизма со всей очевидностью реализовались уже во время установления войсками Красной Армии советской власти в ряде российских и украинских городов, в частности, в Киеве в 1919 г.

По всей вероятности, все это, в конечном счете, свидетельствовало вовсе не о попытках совместить несовместимое в рамках одной идеологии и даже не о непоследовательности государственной идеологии и политики в СССР, а лишь о гораздо большем лицемерии режима большевиков, которым удалось убедить весь мир в том, что они открыли «новую эру в истории человечества».

Следующей чертой сходства, в особенности, между двумя жесткими моделями социума стали создание «образа врага» (внутреннего и внешнего) и подлинная «охота на ведьм», направленная на полное уничтожение инакомыслия. Эта черта оказалась, в общем, характерной и для фашистской Италии, однако в борьбе с инакомыслием фашистский режим Муссолини не создал системы ГУЛАГ или массовых концлагерей и политических тюрем. Между тем в СССР уже в 20-е, а тем более в 30-е гг. возникла необходимость в появлении тайной политической полиции (ГПУ, НКВД, затем КГБ), а также в принятии мер, поощряющих добровольное доносительство, как идеологических, так и материальных.

Далее, следует обратить внимание на стремление членов тоталитарного общества к полному физическому тождеству, в результате чего создается общество «физических лиц». Официальная тоталитарная идеология делает ставку на "уплощённого" и усредненного человека, или, скорее, на среднюю, серую массу. Это происходит, во-первых, в связи с пропагандой всеобщего равенства, которая в прямой форме осуществлялась лишь в СССР. Однако в косвенных проявлениях такая пропаганда присутствовала и в нацистской Германии, и, пусть в меньшей степени, в фашистской Италии, где приверженность коллективизму никогда не принадлежала к числу отличительных черт. Во-вторых, яркая, способная личность представляла особую опасность для тоталитарного режима. По этой причине интеллектуальная элита фактически оказывалась не просто нежелательной стратой для режима, но и его главным врагом, результатом чего стали ее изоляция и даже физическое истребление.

Кроме того, по тем же причинам в тоталитарном государстве в той или иной мере культивировался конформизм, характерный для всех трех тоталитарных моделей социума, получивших в ХХ столетии выраженный характер. Однако в наибольшей степени конформизм получил развитие в итальянском фашистском государстве, вероятно, в силу некоторых национальных традиций итальянцев, в числе которых следует отметить разумный эгоизм (sacro egoismo) и индивидуализм.

Далее, одной из центральных идей тоталитарных режимов являлось декларируемое - в той или иной форме, более или менее настойчивое - уничтожение частной собственности или хотя бы необходимость ее ограничения и создание общественной собственности на средства производства. Однако на практике этого не произошло нигде (и по логике вещей едва ли могло произойти). Напротив, в результате национализации собственности частных лиц или акционерной, - словом, любых видов собственности, во многих случаях принявшей форму безвозмездной, грубой, а потому беззаконной экспроприации, она так или иначе оказалась сконцентрирована в руках тех, кто обладал реальной властью, получивших возможность пользования, если не владения ею.

Довольно широкий характер приняла национализация в нацистской Германии и в фашистской Италии, где были к тому же созданы государственные учреждения по управлению целыми отраслями экономики. В Германии на съездах национал-социалистической партии в Нюрнберге (в ноябре 1933 и в ноябре 1936 гг.) были приняты четырехлетние планы экономического и социального развития страны. Однако наибольшее выражение процессы огосударствления экономики получили в Советском Союзе.

Интересной особенностью тоталитарных режимов является нарочитая и, разумеется, вовсе не случайная размытость и даже путаница в понятиях прав и обязанностей граждан «нового порядка». Неопределенная, размытая трактовка прав и обязанностей свидетельствовала о том, что во всех тоталитарных системах официальная идеология декларировала права человека, но не имела намерений соблюдать их, оставляя за ним лишь право неукоснительного выполнения его обязанностей.

Далее, обращает на себя внимание жесткая регламентация всех сторон жизни человека, включая и его частную (семейную) жизнь, со стороны функционеров и представителей Государства - чиновников.

Следует также указать на достаточно широкую массовую опору режима и особенно на полную поддержку его маргинальными группами. Вообще, маргиналы всегда оставались верной опорой режима, поскольку они в наибольшей степени выиграли от его существования. Не обладая в достаточной степени умом, трудолюбием, привычкой к систематическому труду, savoir faire, хозяйственным "духом", они могли приобрести в тоталитарном государстве власть простым путем, не гнушаясь средствами. А получив власть, они приобщались и к государственной собственности, используя ее в своих интересах на правах своеобразной пожизненной аренды.

Нужно выделить и такие типологические черты системы, как эстэтизация политики и жажду власти, упоенише вождя властью, захват власти ради самой власти, крайняя степень идеализации человека (по крайней мере, на уровне декларации), полное неуважение к существовавшим до возникновения режима законам и к религии, наконец, «расчеловечивание» и нарушение «меры всех вещей в человеке», уничтожение «старой» морали и создание новой, а также воспитание «нового человека», которое являлось важной частью государственной идеологии.

Среди различий между различными разновидностями тоталитарной модели социума, которые нашли полное воплощение в XX столетии, следует выделить следующие.

Во-первых, это различные пути прихода к власти - парламентский и путь переворота. Это едва ли случайно, ибо степень развития парламентских и правовых, а в более широком аспекте, и демократических традиций была все же более высокой в Италии или даже в Германии, чем в России.

Во-вторых, обращает на себя внимание как будто бы в корне различное отношение к вопросу о частной собственности в фашистской Италии, нацистской Германии и в Советском Союзе. В одном случае речь шла о декларативно негативном отношении к собственности и об обещаниях ее упразднить, а в другом вожди декларировали ее неприкосновенность. Однако советские вожди были скованы необходимостью придерживаться господствующей идеологии, в основу которой, хотя и чисто декларативно, было положено марксистско-ленинское учение, в то время как германских фюреров практически ничто не связывало в этом отношении на идеологическом уровне. Кроме того, уважение к собственности как к результату повседневного труда и разумной бережливости Личности является неотъемлемой частью западноевропейской политической и правовой культуры, к которой примыкали и Италия, и Германия, в то время как Россия постоянно оставалась за ее пределами. Наконец, советские диктаторы приобщались к государственному «пирогу» собственности лишь путем захвата власти и в силу наличия синкретической связи между Властью и Собственностью. В отличие от этого, крупные итальянские и германские чиновники могли получить власть, уже будучи крупными собственниками и активно поддерживая режим (а может быть, именно поэтому), хотя и здесь отнюдь не редкими были случаи приобретения собственности через получение высоких постов в партийном и государственном руководстве.

Далее, следует подчеркнуть, что в Советском Союзе рядовые граждане не могли владеть частной собственностью, а могли лишь иметь незначительную личную собственность, что было четко оговорено и в Основном законе страны - конституции. Советская школа, а затем и высшие учебные заведения с ранних лет воспитывали подрастающее поколение в духе активного неприятия любых форм частной собственности. Согласно утвержденной раз и навсегда версии советских учебников по истории для школ и университетов, все исторические деятели, даже самые прогрессивные, «страдали классовой ограниченностью», если они не были сторонниками уничтожения частной собственности.

Вышесказанное может объяснить и различное отношение к крестьянству в Италии и Германии, с одной стороны, и в России, с другой. В России геноцид против "кулака" (куда причисляли почти всех тружеников земли), этого собственника «по натуре», как квалифицировали крестьянство «классики марксизма-ленинизма», вылился в формы «обвальной» коллективизации. В Германии же твердо стоящий на ногах бауэр-труженик был защищен и поощрен законом «о наследственных дворах», принятом уже в сентябре 1933г.

Германский фюрер проявил, возможно, более разумное, рачительно-хозяйское (за исключением военного времени), отношение к собственному народу, предпочитая уничтожать лишь евреев как представителей «неполноценной» расы, а не «истинных арийцев». Советский вождь осуществил настоящий геноцид против собственного народа (если понимать под геноцидом непоправимый вред генофонда страны). Осуществление этого геноцида выразилось и в форме экономической, когда массовую рабочую силу на «великих стройках века» составили репрессированные советские граждане в целях модернизации страны и была создана изощренная система ГУЛАГ. Между тем в гитлеровской Германии на грандиозных общественных работах использовался труд военнопленных и угнанных из захваченных стран.

Что касается Италии, то репрессии против инакомыслящих приняли там менее массовый, а часто и менее выраженный характер. По всей вероятности, это было связано, во-первых с большим развитием конформизма в итальянском обществе, а во-вторых - с особенностями национальной психологии, тесно связанными с мягким климатом Средиземноморья и наличием теплого моря. Вероятно, следует также учитывать наследие эпохи Коммун, особенно в Северной Италии, а также наследие Гуманизма, оставившего в исторической памяти итальянцев трепетное отношение к Личности и невозможность грубого ущемления ее прав.

Следует также отметить, что советская тоталитарная модель социума в большей мере сумела опереться на ''энтузиазм миллионов''. Иными словами, воодушевление народа достижениями режима и всепоглощающая вера в правильность политики Советского Союза, в абсолютную непогрешимость Вождя и правительства, приобрели наиболее полное выражение в СССР. Из этого следует, что советской тоталитарной системе, вероятно, все же удалось опереться на более широкую массовую базу уверовавших в наступление "новой эры в истории человечества". Всепоглощающая вера в утопические идеалы оказалась, по-видимому, не столь сильной в Германии, а тем более, в Италии, где (в особенности, в Германии) выдвигаемые режимом лозунги имели к тому же более прагматически-конкретный и менее возвышенный характер.

Обратим внимание и на бОльшую эклектичность доктрины и идеологии как фашизма, так и национал-социализма, по сравнению с марксистско-ленинской идеологией, а также меньшая опора на догму. В силу этого фашизм и национал-социализм могли показаться менее стройными и менее логичными доктринами, поскольку они состояли из целого ряда противоречивших друг другу или даже вовсе несовместимых положений. Кроме того, в них нашли отражение многие мистические и символические черты, что вовсе отсутствовало в марксистско-ленинской доктрине, предложенной советским людям. Возможно, это объяснялось тем, что доктрины фашизма и национал-социализма включали в себя больше источников и составляющих и были в меньшей степени привязаны к какой-либо одной догме, чем марксистско-ленинская доктрина. По-видимому, их создатели рассчитывали таким образом привлечь на свою сторону максимальное количество убежденных сторонников из самых различных слоев общества.

Вероятно, с этим связано и различное отношение к религии - к церкви и вере. В СССР с самого начала стала осуще-ствляться антирелигиозная агитация и начал пропагандироваться крайний атеизм, следствием которого стало абсолютно непримиримое отношение к церкви вообще. Служители культа оказались лишенными всех прав, многие из них были уничтожены физически, а церкви разрушены или превращены в лучшем случае в склады. Сказанное свидетельствует о том, что советский режим пытался обеспечить воспитание всех своих граждан в духе беззаветной веры и преданности декларируемым идеалам и, главное, Вождю. Безграничная вера в Вождя не должна была ограничиваться еще одной безграничной верой - в Господа.

В Германии борьба против культа и его служителей никогда не принимала столь крайние формы, хотя и здесь режим постоянно шел на серьезное обострение с церковью и проводил репрессии против оппозиционно настроенных служителей культа. Более того, на ранних этапах существования нацистского режима отношение к религии было еще более непримиримым: ставился вопрос о некоем "позитивном христианстве" и о том, что верующий человек и национал-социалист есть вещи несовместимые.

Итак, христианский символ веры был заменен в Германии национал-социалистическим. Впрочем, это отчетливо прослеживается в одном из известнейших нацистских маршей - марше "Хорст Вессель":

"И любых из нас спросите, христиане мы иль нет?

Адольф Гитлер - наш Спаситель!- Вы услышите в ответ.

Лучезарен, бодр и весел, он ведет нас неспроста.

А Мессия наш - Хорст Вессель, понадежнее Христа".

Что касается Италии, то в этой стране не могло идти и речи не только о разрушении церкви и тем более веры, но даже просто о создании конфликтных отношений с церковью.

Наконец, выше уже затрагивался вопрос о большем лицемерии пропаганды, осуществляемой советской властью. Несмотря на многочисленные декларации гитлеровской пропаганды и пропаганды фашистского режима Муссолини о преодолении капитализма и построении «надклассового общества» лишь советская пропаганда не только поставила перед собой цель, но и действительно сумела убедить «капиталистический» мир в том, что «Великая Октябрьская социалистическая революция» открыла «новую эру» в истории человечества» и якобы смогла построить самую совершенную, бескризисную и справедливую социальную, экономическую, политическую и культурную систему - социализм как первую фазу бесклассового общества.

Итальянский фашизм обладал, правда, в различной сте-пени развившимися, типологическими чертами тоталитарного общества и государства. Однако, поскольку он являлся мягким вариантом тоталитарной модели социума, «стыдливым» по природе, то в нем не нашли полного выражения эти признаки. На наш взгляд, он был ограничен следующими факторами, которые не давали ему возможности развиться в более жесткий вариант тоталитаризма.

Во-первых, фашистский режим был скован наличием королевской власти, существовавшей в течение всего периода «черного двадцатилетия» и в целом ряде случаев сумевшей выполнять роль своеобразного и очень действенного «противовеса» режиму. Согласно Альбертинскому Статуту - Конституции Королевства Италии, действующей с 1861 г., король оставался высшим носителем государственной власти, символом и гарантом единства страны, выражением ее национальной идентичности. Это было важно именно в условиях Италии, которая поздно обрела национальное и политическое единство. Впрочем, в решающие моменты король вовсе не был лишь символом: в 1922 г. не кто иной, как Виктор-Эммануил III поручил Бенито Муссолини сформировать и возглавить правительство с участием фашистов, поскольку по конституции король имел право назначать и смещать министров. И именно король принял отставку фашистского диктатора, а по сути дела лишил его власти и отправил под домашний арест 25 июля 1943 г. Едва ли подобное могло случиться в жестких тоталитарных системах, так же, как вряд ли возможной была бы в них фигура монарха параллельно с фигурой диктатора - вождя.

Во-вторых, «стыдливый» характер итальянского фашизма проявился в том, что в течение всего "черного двадцатилетия" - периода существования режима "чернорубашечников" он был формально, а в решающие моменты и фактически ограничен действием Конституции Королевства Италии, принятой в марте 1861г. и просуществовавшей до провозглашения республики Италии после второй мировой войны (на референдуме 2 июня 1946 г). Именно в соответствии с конституцией король мог назначить Муссолини сформировать кабинет, а впоследствии принять его отставку. По конституции король имел к тому же довольно большие прерогативы вмешательства в дела правительства, которое было ему подотчетно. Главный орган законодательной власти - парламент - также существовал в течение всего периода пребывания фашистов у власти, хотя в результате окончательного оформления однопартийной системы после избирательной реформы 1928 г. и создания дублирующих его деятельность органов - Большого Совета Фашизма, а затем Национального Совета Корпораций, - а также после перехода к практике указов, он уже не обладал реальной законодательной властью.

Далее, своеобразной особенностью фашистского режима было то, что он страдал «раздвоенностью» символа веры в условиях фашистского, но одновременно и католического государства, причем такого, в котором официальной государственной религией оставался католицизм и являвшегося к тому же местопребыванием Святого Престола. С целью укрепления собственного престижа режим Муссолини не стал притеснять церковь, как это случилось в Германии и особенно в СССР, а, напротив, сумел достичь консенсуса с Ватиканом в результате подписания Латеранских соглашений 11 февраля 1929 г., хотя фашистские иерархи иной раз и могли пропустить утверждение о несовместимости католической веры с фашистской идеологией. В результате этого не только не были подорваны уважение к вере и авторитет церкви, но они еще и возросли благодаря Латеранским соглашениям.  

Конечно, Муссолини приходилось мириться с тем, что ему приходилось делить любовь и веру в себя с любовью и верой в Спасителя. Более того, в ряде случаев Ватикан оказывался даже еще более сдерживающим «противовесом», чем королевская власть, и выражал недовольство некоторыми акциями режима, например, принятием антисемитских законов осенью 1938г. или политикой режима в годы второй мировой войны. Однако в целом фашистский режим скорее выиграл, нежели проиграл от подписания Латеранских соглашений, поскольку приобрел себе в лице Святого Престола надежного союзника в католической стране.

Особенностью итальянского фашизма стал специфический итальянский конформизм, который проявлялся в несколько меньшем энтузиазме и вере многих итальянцев в абсолютную непогрешимость режима, то есть в меньшей его идеализации, чем это было в СССР или в Германии. Однако чтобы не стать «неудобными» или «лишними людьми» для режима, а то и просто изгоями, чтобы получить хорошее место на службе, нужно было соответствовать навязываемой и господствующей в обществе модели поведения и выполнять все его внешние нормы, в частности, быть членом фашистской партии и профсоюза. Такое поведение было необходи-мейшим условием выживания.

Естественно, в те годы никакая статистика не могла бы выявить подлинно уверовавших в фашистскую идею и конформистов. Однако косвенным доказательством значительного распространения конформизма в стране было большое количество политических анекдотов с первых лет фашистской диктатуры. В одном из них широкую известность приобрела реплика, ставшая крылатой:

За обедом сын спрашивает у отца:

- Что такое фашизм?

- Ешь и молчи! -

Отвечает ему отец.

Среди факторов, способствовавших развитию «стыдливой» тоталитарной модели в Италии, были также некоторые особенности национального характера, получившие развитие в связи с особенностями ее геополитического положения и климата, в частности, неприятие жестких и - в особенности - длительных форм диктата, в какой бы форме он ни осуществлялся. Следует учитывать традиции демократии, (а еще в большей степени, дух и историческую память о ней, рождённые еще в эпоху Коммун, Гуманизма, затем Просвещения и, наконец, Рисорджименто), укоренившиеся в исторической памяти итальянского народа, и тоска по ней, проявлявшаяся в стремлении осуществить ее, приобщиться к ней, по всей вероятности, не утраченные еще с эпохи средневековых коммун. Хотя, разумеется, в ходе Рисорджименто возникла и прямо противоположная политическая традиция - использование заговорщических и сектантских методов политического действия. Наконец, пресловутый «разумный эгоизм» - прямое наследие итальянского Гуманизма - также способствовал утверждению в стране мягкой тоталитарной диктатуры и широкого распространения конформизма.

COPYRIGHT 2015

2013 © RESEARCHER SK Светлана Князева / Лана Аллина http://lana-allina.com
R E S E A R C H E R SK Светлана Князева / Лана Аллина http://lana-allina.com

Авторские права защищены.

Статья опубликована и в бумажном варианте.

Все права на данную публикацию защищены законом о копирайте.

Внимание! Все права на данную статью принадлежат автору - Светлане Князевой.

Любые перепечатки и цитирование допустимы лишь с указанием данной публикации на персональном сайте Светланы Князевой /Ланы Аллиной

http://lana-allina.com

и страницы на сайте

"Мои произведения и статьи"

ЛЮБОЕ НЕЗАКОННОЕ КОПИРОВАНИЕ ДАННОЙ СТАТЬИ ЦЕЛИКОМ ИЛИ ЧАСТИЧНО ЯВЛЯЕТСЯ НАРУШЕНИЕМ АВТОРСКИХ ПРАВ И КАРАЕТСЯ ЗАКОНОМ ОБ АВТОРСКИХ ПРАВАХ

• Welfare State в европейском пространстве: история и современность

Светлана Князева

Что такое Welfare State – государство благосостояния, государство социальной справедливости? Недостижимая утопия, не пойманная до сих пор Синяя птица, которую, как Тильтиль и Митиль в сказке Метерлинка, безуспешно ищет человечество?

Общество, называющее себя свободным, не может игнорировать необходимость обеспечения базовых прав человека – на достойную жизнь, свободу и собственность – и власть обязана соблюдать их. Формула «правительство из народа, народное, для народа» является важнейшим принципом государства социальной справедливости и современной представительной демократии.

Конечно, даже самые развитые западные либеральные демократии и в начале XXI столетия далеки от идеальной конструкции социально ориентированного государства. Однако история борьбы европейцев за свои естественные и неотъемлемые права насчитывает уже не одно столетие – сегодняшние ценностные ориентиры Европы стали своеобразной лоцией, с помощью которой умелый и разумный штурман вовремя обнаружит опасные рифы и приведет европейский корабль в заранее подготовленную надежную гавань.

.      

Концепции Welfare State – государства благосостояния, где обеспечивается относительно высокое качество жизни для значительной части населения, появляются в Европе к концу XIX века. Теоретиками «социального государства» и/или «государства всеобщего благосостояния» стали тогда немецкие правоведы Лоренц фон Штейн и Роберт фон Моль. Идея такого государства стала альтернативой брутальному, революционному варианту развития европейских стран. Л. фон Штейн определил Welfare State как государство, где власть, обеспечивая социальную справедливость, ставит целью решение «социального вопроса», обращает внимание на положение неимущих слоев населения, на возможность достижения формального равенства граждан [11, С. 95, 281]. Государство берет на себя функции обеспечения возможности развития личности [8, С. 82]. А Р. Моль увязывал понятие «социальное государство» с возможностью для определенного числа граждан достичь разумных и дозволенных целей, в том числе путем создания учреждений, которыми может воспользоваться всякий. Государство, по мысли Р. Моля, выступает в качестве лишь «ночного сторожа»: власть не вмешивается в экономическую жизнь, а охраняет правопорядок и обеспечивает формальное равенство всех перед законом.

Теория и практика Welfare State в ХХ веке получили развитие в соответствии с либеральными доктринами, практиками и оказались теснейшим образом увязаны с ними.

Ядро либерализма образуют изначально присущая человеку свобода, ответственность как её логическое продолжение и развитие, внутреннее личное пространство. Добавим к этому возможность самореализации, обеспечиваемая собственностью и политико-правовыми институтами – положение, особенно подчеркиваемое немецким либеральным мыслителем Людвигом фон Мизесом [7, С. 17], а также приоритет частной пользы – сам человек лучше знает, что для него лучше. Либеральная система обеспечивает раскрытие творческого потенциала человека, но приводит и к раскрытию потенциала общества и обеспечивает его (общества) благополучие – отсюда вытекает баланс частной и общей пользы (блага). В центре внимания либералов находятся идеи правового государства, представительных институтов, гражданской инициативы – словом, оформленной горизонтали власти (в противовес вертикали).

Новые идеи, стиль жизни были, безусловно, на том этапе встречены в штыки значительной частью европейской аристократии и бюрократии, терявшей привилегии и мечтавшей о реставрации режимов, сковывавших свободу и предприимчивость. Мыслители Просвещения сформулировали идею свободы в терминах естественных и неотъемлемых – базовых прав человека, а американская Война за независимость привела к созданию конституции, в основе которой лежит центральная идея либерализма и современной представительной демократии – the government of the people, by the people and for the people.

В экономическом проявлении либеральная традиция основана на свободной инициативе: механизмы laissez faire подразумевают невмешательство и экономическую свободу, а государство обладает лишь минимальными функциями в экономической игре. Защита собственности, деловой активности, конкуренции, рынка является гарантией свободы человека. По мысли Томаса Пейна, развитой в его памфлете «Здравый смысл», правительство есть лишь «необходимое зло», а рынок не нуждается в регулировании.

Источником для развития идеи свободы стала теория естественного права, изложенная англичанином Джоном Лильберном еще в середине XVII в., который обосновал необходимость свободы личности независимо от происхождения и статуса, приоритет народа в сфере законодательной инициативы, исходящей от народа, принадлежащей ему и осуществляемой им через парламент. Вслед за Лильберном Джон Локк доказал, что свободная личность – основа стабильного общества [4, С. 137—138]. В ХХ в. адептом этой идеи стал Фридрих фон Хайек [10, С. 5-17]. В современной европейской традиции данная форма в той или иной степени выражена в либертарианстве: государство не должно вмешиваться в личную жизнь или предпринимательскую деятельность, за исключением защиты свободы от посягательств других, поскольку в таком вмешательстве содержится угроза для свободы личности и общества в целом.

Такая экономическая и политическая установка предполагает устранение препятствий для инициативы человека, а личный успех расценивается как результат предприимчивости, трудолюбия и соответствует высшим интересам государства. Государство, сохраняя пассивную роль, должно обеспечить защиту предприимчивости, разумеется, если она не противоречит законам, свободе и инициативе другого человека.

По мысли Адама Смита, государству следует принимать меры по обеспечению минимального уровня бедных классов и расширению их образованности [9, С. 125-126, 130], а в утилитаристской доктрине Джереми Бентама предусматривались осуществляемые государством функции защиты необеспеченных слоев населения. И Смит, и Бентам полагали, что свобода – это смысл существования, в ней заключены частная польза и разумный, рациональный расчет для государства [9, С. 34-351]; в то же время баланс частной и общей пользы является, по их суждению, залогом стабильности в обществе [1, С. 234].

Отвергнув христианскую догму о ничтожности человека перед Богом, либералы обосновали возможность счастья на земле как естественного права человека, что обеспечивает нравственность в обществе: принцип личного счастья «срабатывает», лишь если он согласован с общей пользой. Эти идеи изложены утилитаристом Дж. Бентамом в «Принципах законодательства» и других работах, наряду с Т. Гоббсом, Дж. Локком, Ф. Кене, Ж.-Ж. Руссо и др.

Механизмом осуществления права на свободу стала «золотая середина» - толерантность, маятник власти в рамках системы сдержек и противовесов, контроль вертикали власти горизонталью, баланс частной и общей пользы, светской и духовной власти – ради достижения политического компромисса и стабильности.

Либерализм как политическая теория основан на идеях парламентаризма, конституционализма, представительной демократии. И Вольтер, и Жан Жак Руссо, и Дж. С. Милль утверждали, что свобода человека может быть ограничена лишь законом и не должна ущемляться ни другим человеком, ни властью, ни церковью. Залогом стабильности государства являются представительное правление и правовое государство, однако народ должен иметь навыки исполнения возлагаемых на него прав и обязанностей [7, С. 17].

Новый этап национального самосознания привел в середине XIX в. к осознанию народами своей идентичности. Ее основой стал государственный и национальный суверенитет, а следствием – идея корпоративной свободы, которую получает личность через отождествление себя с нацией.

В первой половине ХХ в., по мере эволюции либеральной системы в развитых странах произошли сдвиги в политической культуре, правосознании граждан, предпочтение стало отдаваться реформам, а брутальный путь социального протеста – революции – рассматривался как тупиковый все большим количеством граждан. Либералы сместили фокус внимания на свободу совести, академическую свободу, недопустимость ущемления privacy. Власть такова, каково само общество – эта мысль занимала и Милля, и немецких либералов Л. фон Мизеса и В. фон Гумбольдта.

Уже на рубеже ХIХ-ХХ вв., с осуществлением реформ, в развитых странах проросли крепкие ростки либеральной демократии. Либеральные интерпретации предполагают баланс между ответственностью правительства и личной ответственностью. Свободный образованный человек не потерпит манипулирования, в какой бы форме оно ни преподносилось: через привилегии, СМИ, иные каналы доступа.

Современные общеевропейские ценности с предельной четкостью изложены в Копенгагенских (Мадридских) критериях (июнь 1993 г) [3, Accession criteria], основанных на статьях 6 и особенно, 49 Маастрихтского договора. Маастрихтский договор вступил в силу с ноября 1993 г., с уточнениями, принятыми после принятия Лиссабонского договора 2007 г. в Договор о Европейском Союзе. [5, 6, Раздел 1. Ст. 6, Раздел VI. Заключительные положения]. В договоре даны отсылки на Устав ООН, Римскую конвенцию по правам человека (4.11.1950), Международные пакты по правам человека (16.12.1966 г), Заключительный акт по безопасности и сотрудничеству в Европе (Хельсинки, 1.08.1975 г.), Парижскую Хартию для Новой Европы (21.11.1990 г.), Ниццкий договор (1991 г). Государства Евросоюза согласовали цели, принципы, ценностные ориентиры единой Европы: это защита прав и свобод человека, изложенных в Хартии Европейского Союза об основных правах (7 декабря 2000 г.), общие для европейских государств конституционные традиции [5, Маастрихтский договор. Раздел I. Ст. 6].

Ценностная европейская модель базируется на комплексе современных ценностей Welfare State - уважении к человеческой жизни и достоинству личности, свободе граждан, терпимости к их волеизъявлению. Выступая в Риге на торжествах по случаю председательства Латвии в Европейском Союзе (январь 2015 г), комиссар ЕС по внешней политике Федерика Могерини подчеркнула "необходимость ценностей демократии, совместного проживания в пространстве ЕС, толерантности и единства в разнообразии", т.к. одной из ценностных опор ЕС является способность работать рационально ради общего блага" [13, La Stampa. 2015. 9 gennaio].

Возможности развития личности в Welfare State создают конкурентоспособная рыночная экономика, стабильность институтов, гарантирующих права человека, верховенство закона, маятник власти на основе неформальных выборов, контроль над уровнем государственной коррупции и низкий коррупционный показатель, ассистенциальное государство [Lo Stato assistenziale – государство социальной справедливости (Lo Stato sociale), государство "достатка" - Welfare State]. Известный итальянский философ Норберто Боббио определил демократию как "правление законов", как максимальный баланс «политических амбиций и моральных устремлений» власти, как совокупность правил игры для преодоления конфликтов без кровопролития [12, PP. 170-171]. Этому способствует и укоренившийся в сознании европейцев либеральный принцип приоритета частного блага над общим благом в связи с соответствием частного блага общему благу [2, СС. 181-184].

***

В начале ХХI столетия уровень европейской демократии определяется стремлением общества поддержать власть, которая блокирует коррупцию и обеспечивает правовую защиту граждан, а гражданские институты ставят под жесткий контроль вертикаль власти – необходимые механизмы контроля власти, с определенными оговорками, включены.

<!DOCTYPE html PUBLIC "-//W3C//DTD XHTML 1.0 Strict//EN" "http://www.w3.org/TR/xhtml1/DTD/xhtml1-strict.dtd">
<html xmlns="http://www.w3.org/1999/xhtml">
<head>
<meta http-equiv=

Литература

1) Бентам И. Введение в основания нравственности и законодательства. — М. 1998. С. 234.

2) Князева С. Е. Идея свободы и инструмент "золотой середины" в теории и практике европейских либералов ХIX столетия. - М. Вестник РГГУ. 2013. Н. 13. Ноябрь. СС. 181-184.

3) Копенгагенские (Мадридские) критерии (июнь 1993 г) - Accession criteria (Copenhagen criteria): URL: http://n-europe.eu/glossary/term/ (дата обращения 16.01.2015 ; URL: http://www.linguee.ru/английский-русский/перевод/copenhagen+criteria.html (дата обращения 08.03.2015).

4) Локк Дж. Два трактата о правлении. М. 1988. С. 137—138.

5) Маастрихтский договор. Раздел I. Ст. 6/ URL: http://base.garant.ru/2566557/1/#block_1000 (дата обращения 16.01.2015).

6) Маастрихт, 7 февраля 1992 г. Раздел VI. Заключительные положения: http://base.garant.ru/2566557/2/#block_6000 (дата обращения 16.01.2015).

7) Мизес, Л. Индивид, рынок и правовое государство. СПб. 2010. С. 17.

8) Милецкий, В.П. Социальное государство: эволюция идей, сущность и перспективы становления в современной России // Политические процессы в России в сравнительном измерении / под ред. М. А. Василика, Л. В. Сморгунова. – СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 1997. С. 82.

9) Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М. Издательство социально-экономической литературы. 1962.

10) Хайек Ф. Дорога к рабству. М. 2005.

11) Штейн, Л. фон. История социального движения Франции с 1789 г. – СПб.: Тип. А. М. Котомина, 1872. С. 95, 281.

12) Bobbio N. Il futuro della democrazia: una difesa delle regole del gioco. Torino. 1985. PP. 170-171.

13) Zatterin M. "Mogherini: “Non cediamo agli impulsi. La Ue difenda i valori della convivenza”. - La Stampa. 2015. 9 gennaio.

COPYRIGHT 2015

2013 © RESEARCHER SK Светлана Князева / Лана Аллина http://lana-allina.com
R E S E A R C H E R SK Светлана Князева / Лана Аллина http://lana-allina.com

Авторские права защищены.

Статья опубликована и в бумажном варианте. См. ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ И СОВРЕМЕННЫЙ МИР Материалы V Всероссийской научно-практической конференции г. Череповец, 26 марта 2015. С. 118-123. См. также - читайте эту статью в разделе "Новые документы", размещённом в левой панели сайта.

Все права на данную публикацию защищены законом о копирайте.

Внимание! Все права на данную статью принадлежат автору - Светлане Князевой.

Любые перепечатки и цитирование допустимы лишь с указанием данной публикации на персональном сайте Светланы Князевой /Ланы Аллиной

http://lana-allina.com

и данной страницы на этом сайте

http://reseacher777.nethouse.ru/articles

ЛЮБОЕ НЕЗАКОННОЕ КОПИРОВАНИЕ ДАННОЙ СТАТЬИ ЦЕЛИКОМ ИЛИ ЧАСТИЧНО ЯВЛЯЕТСЯ НАРУШЕНИЕМ АВТОРСКИХ ПРАВ И КАРАЕТСЯ ЗАКОНОМ ОБ АВТОРСКИХ ПРАВАХ.