Закончен мой новый роман - "Вихреворот сновидений".
Анонс: в издательстве "Чешская звезда" (Карловы Вары, Чешская республика) только что вышел из печати мой новый роман "Вихреворот сновидений". Skleněný můstek s.r.o. Vítězná 37/58, Karlovy Vary PSČ 360 09 IČO: 29123062 DIČ: CZ29123062
2016. ©
ISBN 978-80-7534-059-7; 978-80-7534-060-3.
400 стр.
Роман уже поступил в продажу в книжных магазинах Чехии, имеется в магазине Дино и др.
Для россиян: бумажную версию романа можно заказать, пройдя по адресу:
http://sklenenymustek.wbs.cz/Skleneny-mustek-.html?vyhledavani=%D0%9B%D0%B0%D0%BD%D0%B0%20%D0%90%D0%BB%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B0&vsude=1&list=&xmlid=1609044#detail
и
http://sklenenymustek.wbs.cz/Skleneny-mustek-.html?vyhledavani=&vsude=1&list=&xmlid=1609044
С июня роман доступен в электронном варианте на Литрес.ру по адресу:
http://www.litres.ru/lana-allina/vihrevorot-snovideniy/chitat-onlayn/
На Книгалит.ру: http://knigalit.ru/avtori/lana-allina/book596112/
В течение 2 недель роман будет доступен и в электронном варианте (сейчас уточняются права копирайта) в следующих интернет ресурсах:
http://eshop.czpress.cz/
http://svoy.ru/
http://www.softsalad.ru
http://biblioclub.ru
http://www.martinus.cz/.
А 31 мая 2016 г., в 17::00 по московскому времени, на радио "Русская
культура", в программе "Современники и классики" вышла в эфир ещё одна авторская передача (предыдущие прошли в декабре 2015 и феврале 2016) с отрывками из моей книги - "Вихреворот сновидений".
Это новелла в стихах "Снов очарованья аромат" из цикла "Сны Веры Не-Павловны"
К лету этого года планируется издание моего романа и в Москве.
...Вероника живет в двух мирах. Один из них – мир будничной прозы привычной жизни, в которой она – жена, любовница, пре- подаватель... Второй же – разнообразный, яркий и выразитель- ный – мир ее снов. Но именно этот мир иллюзий помогает ей видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, и находить верный путь в раскинувшемся перед героиней лабиринте судеб и событий, что протянулся с середины ХХ века до наших дней.
Так же, как и мой роман "Воронка бесконечности", это лирическое повествование о судьбе думающего человека в России, о его горестях и радостях, о его творчестве и, конечно же, о Любви!
А еще о том, как бесконечно много в нашей жизни такого случается порой, что и не разберешь, где явь, где сон, где навь...
18 декабря 2015 г., в эфире радио "Русская культура", в радиопрограмме "Современники и классики" состоялась передача о моем новом романе "Вихреворот сновидений", и зачитывались его отдельные фрагменты, в частности, отрывки из Сновидений Веры Не-Павловны - сновидения "Снов очарованья аромат". Повтор передачи состоялся 19 февраля в 17.00 на интернет радио "Русская культура" http://russkaya-cultura.ru/?page_id=5
Вторая передача в радиопрограмме "Современники и классики" (продолжение) запланирована на конец мая 2016 года.
Принимала участие в Рубцовских Чтениях, состоявшихся 19 января 2016 г. в "Библиоглобусе", где зачитывались небольшие фрагменты моего нового романа.
А к лету этого года планируется издание моего романа и в Москве.
t<!DOCTYPE html PUBLIC "-//W3C//DTD XHTML 1.0 Strict//EN" "http://www.w3.org/TR/xhtml1/DTD/xhtml1-strict.dtd">
<html xmlns="http://www.w3.org/1999/xhtml">
<head>
<meta http-equiv="Content-Type" content="text/html; charset=utf-8"/>
<title></title>
</head>
google-site-verification=t4SLhBoUsoe37X0BMDL2d-w66lWEkBtnDtNIk9uEmbI
<body>
<div class="page" title="Page 15">
</div>
</body>
</html>
ВИХРЕВОРОТ СНОВИДЕНИЙ
© Лана Аллина
© Светлана Князева 2016
© Skleněný můstek s.r.o. 2016
Иллюстрации: Вероника Язькова © 2016 Алла Кузнецова © 2016
ISBN 978-80-7534-059-7
SKLENĚNÝ MŮSTEK KARLOVY VARY 2016
Skleněný můstek s.r.o. Vítězná 37/58, Karlovy Vary PSČ 360 09 IČO: 29123062 DIČ: CZ29123062
Сновидения к утру исчезают под впечатлением
наступающего дня, точно сверкание звезд
перед сиянием солнца.
Зигмунд Фрейд
Сновидение – это анархия психическая,
эмоциональная и умственная.
Гюстав Дюга.
ВИХРЕВОРОТ СНОВИДЕНИЙ
ПРОЛОГ. Вероника.
Глава 1. Темно-серое воинство. Первый сон Веры Не-Павловны.
…Она вошла на станцию метро «Новослободская» и быстрым шагом направилась к турникетам. Что-то изменилось – быстро и неуловимо. Воздух стал вдруг спертым. Липким. Приставал к телу, словно вторая кожа. Что-то неприятное, тяжелое – чужое – повисло в воздухе, что-то было не так...
Лишь ступив на ленту эскалатора и спускаясь в глубину станции, она внезапно осознала, что именно показалось ей таким необычным. Ни в вестибюле, ни на эскалаторе не было ни души...
«Калле один на свете»... Вот так! Почему-то вспомнилась любимая детская книжка.
Который теперь час, с недоумением подумала она секунду спустя и привычно посмотрела на наручные часы... Ой, а часы-то она сегодня забыла надеть!
Но ведь на улице еще далеко не стемнело, и в метро в этот час обычно много людей – значит, не так поздно.
«Так же просто не бывает, даже перед закрытием всегда едут люди», подумала она, крепко держась за поручень.
Станция «Новослободская» - одна из самых глубоких в московском метро, и пока эскалатор медленно двигался вниз, о чем только не успела она подумать.
Удивительная вещь – мысль человеческая: сверкнет быстрее молнии!
Затхлостью повеяло вдруг снизу, из глубины. Мрачным замшелым холодом, точно из погреба.
Движущаяся лестница начала ускорять свое движение вниз, сначала незаметно, затем все быстрее, быстрее... быстрее... Потом её ступеньки стали вдруг разъезжаться прямо под ногами, на глазах превращаясь в крутую скользкую горку, а наклон резко увеличился, стал почти отвесным! И с головокружительной скоростью устремился эскалатор вниз, прямо в пропасть, увлекая ее за с собой.
Она из последних сил вцепилась в поручень, навалилась на него всем телом, но проклятая лестница-чудесница, как называла ее когда-то маленькая Вероника, продолжала стремительное скольжение, нет! падение вниз... Все быстрее, быстрее, быстрее-е...
- А-а-а!!! - Ей показалось, что она издала громкий вопль, но – только показалось: с губ не упало ни слова, ни звука... А кошмарное стремительное падение все продолжалось, и стало ясно: она не удержится на этой сошедшей с ума, неудержимо летящей вниз бесконечной лестнице...
- О-О-Оой! - Она задохнулась от собственного крика, он оглушил ее так, будто уши заткнули ватой.
- А-а-а! – Все бесполезно. Словно под водой, она уже не слышала собственного крика.
И никто не услышит, никто не придет на помощь.
Что-то темное, беспросветное, неведомое, кошмарное приближалось с каждой секундой, надвигалось - но секунды раздвигались, воплощаясь в минуты и часы... И от того, что никак не понять было, что это такое, ужас сгущался, уплотнялся, становился все темнее, беспросветнее, а его запах – все кошмарнее.
Пл-люх!!!
Но она не разбилась, даже не ударилась. С головой окунулась в какую-то вязкую – не то бурую, не то серую – колышущуюся клокочущую жижу, источавшую тошнотворный тухлый запах. – Как от зацветшего пруда или болота с застоявшейся водой… Нет, даже хуже - мертвящий запах, вот! – с отвращением подумала она, поднимая голову и изо всех сил стараясь не дышать смрадным испарением, исходившим от неживой воды.
От мертвой воды... Прямо как в русских народных сказках: живая вода, мертвая вода, - с ужасом вспомнила она свои детские впечатления от народного фольклора. Это запах... разложения и гниения – вот что это такое!.. Но, по крайней мере, хоть не разбилась, вроде бы живая...
Что это?
...Темно-серая плесень подступала. Надвигалась. Сбивалась в большие угрожающие тени. Окружала со всех сторон. Темно-серая мышиная плесень покрывала, точно пупырчатыми обоями, чем-то похожими на графитовую пыль, облепившую сырые стены домов. Темно-серая плесень забивалась во все поры. Врастала в них. Распространяла вокруг смрадное дыхание. Непереносимым становился запах отвратительной ядовитой гнили, которой разило от серой плесени. Размножалась-самовоспроизводилась она с бешеной скоростью. Производила себе подобных в геометрической прогрессии. Мутные расплывчатые рожи гримасничали, ухмылялись. Плесень уже захлестнула всех своей мутной пеной. Люди задыхались от гнилостного смрада, многие из них захлебнулись омерзительной разлагающейся жижей, поглотившей их, накрыв с головой. А грязно-серой плесени становилось все больше и больше! Она подчиняла, подавляла.
Как не потонуть, не пропасть, как выплыть в мутной пене захлестнувших волн серой плесени?
Много-много времени спустя это темно-серое графитовое заплесневелое воинство начало потихоньку отступать на заготовленные позиции, но затхлая хмарь никак не рассеивалась, мельчайшие графитовые частицы садились на волосы, попадали на одежду, на лицо... но нет, лицо она закрыла руками. И все равно смрад проникал, казалось, во все поры, в горле встал омерзительный ком, и она не могла его проглотить... Невозможно было вздохнуть полной грудью. Защемило сердце, тяжело заныло где-то под ложечкой... Неживая, гнилая – ядовитая реальность.
«Господи, только бы живой выбраться, судорожно думала она, только бы живой!»
...Потом перед глазами встало его лицо.
Дай утонуть в твоих глазах...
Шуршание полночного весеннего дождя по свежей юной листве.
...Летняя ночь.
Они медленно шли по кромке прибоя, держась за руки и глядя друг другу в глаза, а море шептало им ласковые слова, улыбалось и пело свою любимую песню, а волны, набегая, нежно ласкали, целовали их ноги.
И пела луна, разгоравшаяся на разогретом закатом аквамариновом плюше неба. Огромный спелый диск растущей желтой луны стремительно катился по небу, падал в море, ослепительно сверкая, плавясь по краям, и звенел... Задыхался от восторга. Томный, вкрадчивый взгляд золотой луны сопровождал их. Небо высверкивало пылающими светлячками звезд. А навстречу этим первозданным звездам плыли облака, кружили в светлеющем, будто разбавленном снятым молоком, небе – ночь летом коротка! – порхали и, как огромные бабочки, трепетали полупрозрачными кружевными крылышками.
Господи, дай мне утонуть в её глазах...
Точно две свечки вспыхнули в его глазах. Вспыхнули ярко, как всегда, перед тем, как погаснуть свечкам. Язычки пламени заструились ручейками радости, зашевелились, как живые, завихрились... И погасли свечки – обе разом, словно кто-то сильно дунул на них....
Чуждый. Враждебный.
2014 год.
Глава 2. Римские каникулы Вероники.
... И погасли свечки – обе разом, словно кто-то сильно дунул на них.
Чуждый. Враждебный...
... Вероника широко раскрыла глаза, села в постели.
Так это был только сон! Но к чему бы он? Странно: ведь сновидение – это осуществленное желание, как считал великий австрийский психолог Зигмунд Фрейд.
Яркий, но в то же время мягкий, теплый свет упрямо пробивался в комнату сквозь persiane*, не пускавшие его в комнату, деликатно стучал маленьким горячим кулачком в классические римские ставни. Она вскочила, подошла к окну, распахнула некрашеные деревянные, видимо, уже очень старые ставни. Они раскрылись сразу, без скрипа, без усилия с ее стороны, широко улыбнулись ей. Вероника зажмурилась от удовольствия, от всепроникающего оранжевого солнышка, которое смеялось, приветливо озираясь в ее небольшой, обставленной в буржуазном римском стиле пятидесятых годов комнате. С третьего, а на самом деле с четвертого – такая уж здесь нумерация этажей – отлично просматривались piazza Vittorio Emmanuele,** - говорливая, шумная, колышущаяся в самом сердце Вечного города, поток машин на via dello Statuto, MAS на углу... О, так он открылся, значит, уже больше восьми утра! Потоки людей и машин, и повсюду развалы, лотки с обувью, платками, кофточками, сумками, сувенирами и еще Бог знает с каким товаром. Любимый, каждое утро встречающий её, как старый верный друг, приветливый шумный город. Радостная, во весь рот, улыбка улиц, распахнутые добрые, васильковые, глаза неба. И каждое утро, с каждой новой встречей с этим оптимистически настроенным городом, словно изнутри зажженным ласковым оранжево-розовым светом – дома в нем построены в основном из розового туфа – каждое утро возникало знакомое уже ощущение мира, покоя, добра.
Как же ую-утно... – потягиваясь и улыбаясь, пропела Вероника доброе утро городу Риму и солнышку, его согревающему. Возможно, такое ощущение мира, покоя, уюта возникает от этого яркого, словно облили его синими чернилами, безоблачного неба, от жаркого и всё же ласкового оранжевого солнышка, от близости теплого, соленого-соленого и тоже ласкового моря.
И совершенно пропадали, растворялись, точно их никогда и не было, страх, назойливый, душный, беспричинный, и вечная его спутница и подруга – непонятная, липнущая к коже вина. Словно совершила она какой-то грех, какое-то тайное преступление, не тяжелое, но глубоко постыдное, а потом совсем о нем забыла. Но те, другие... Они-то знают, они помнят... и не доверяют. И надо теперь доказывать, что ты не верблюд, и идти получать справку о несудимости , писать горы документов, и пересылать эти горы по электронке, и оформлять в соответствии с определенными нормами невероятное количество бумаг, потом бесконечно подписывать... И так живешь, точно под рентгеновским аппаратом, просвечивающим тебя каждые несколько месяцев своими гибельными лучами, и мучаешься от остроты ненужности...
Конечно, со всей этой малопонятной бумажной волокитой Вероника сталкивалась и в Италии – и сколько раз. Быть может, это вообще отличительная черта современности?
Но, с другой стороны, еще лучшие российские умы XIX века говорили и писали о непомерном развитии бюрократии в нашей стране, в том числе, в системе образования и в сфере научной деятельности**** .
И какая вина может быть у неё? Да нет же, конечно, нет! Разве она виновата в том, что жива и более-менее здорова, и иногда даже счастлива? Тогда почему же вязкое чувство страха и вины отпускает её только в Риме, в Италии?
Вероника задумалась. Может быть, плюнуть сейчас на архив, куда ей надо непременно хотя бы еще один раз попасть до отъезда, на отложенные в Biblioteca Nazionale книжки – да и махнуть на море? Каких-нибудь сорок минут на метро – и вот она уже идет по приветливым солнечным улочкам Ostia Lido, а совсем-совсем рядом, во-он за теми невысокими домами шумит, плещется синее-синее до самого горизонта тихое море.
Вероника любила море, ей нравилось общаться, беседовать с синим другом. Море, южное, теплое – то ласковая, то грозная стихия, непреложный, суровый порядок, непреходящая реальность. А море шуршит в ответ тишайшей ласковой волной, жаждет поведать ей шепотом набегающей волны о своих впечатлениях, рассказать о тайном знании... Можно и искупаться, и посидеть, общаясь с морем, и пообедать на самом берегу в каком-нибудь ресторанчике. Нехитрый набор: cozze, insalata verde, pesce spada, vino da tavola ****** ...
Нет, это она еще успеет. Уже завтра утром прилетает к ней её дочка. Как здорово! И в эти последние жаркие денечки начала сентября – всего-то навсего пять дней им останется – они вдвоем погуляют по любимым римским местам, почти святыням, и обязательно сходят несколько раз в их любимую Basilica di San Clemente , что в двух шагах от Колизея и Domus Aurea , съездят в Остию, а в воскресенье отправятся с утра пораньше на знаменитый рынок старого Рима – Porta Portese .
Ну, а пока надо собираться. Решено: она не пойдет сегодня в архив. Охота была в такую теплую солнечную погоду спускаться в метро и долго ехать, хотя и без пересадки, по ветке В, в ЭУР . Лучше уж в библиотеку: это совсем недалеко от дома, комнатку в котором она снимает, и туда можно дойти пешком, прикоснувшись к любимому городу, к которому она приросла сердцем, душой, всей кожей, к его улицам, почти всегда открытым церквушкам, домам, барам, маленьким магазинчикам.
Квартира, комнату в которой Вероника иногда снимала, приезжая в Вечный Город, принадлежала одной её старой знакомой и состояла из трех небольших комнат и небольшого холла, где стоял старенький круглый стол, телевизор и несколько скрипучих дедушек-кресел.
- Buon giorno, Maria! - поприветствовала Вероника вышедшую как раз в этот момент из кухни соседку, кроткую милую, очень аккуратную старушку, занимавшую другую комнату, а третья, совсем крошечная, пустовала. Маленькая, щуплая, какая-то незащищенная синьора Мария была сама живая история. Она помнила еще войну, фашистов, немцев, была свидетельницей оккупации гитлеровскими войсками Рима, о чем часто рассказывала Веронике, и даже вышла когда-то, в другой жизни, замуж за одного из партизан, боровшихся в Сопротивлении, а до того призванного юным новобранцем на итало-абиссинскую войну. Да только вот убили мужа-то, и детей даже не успели они завести. В сорок четвертом убили его, в самом конце той страшной мировой войны, тяжелым катком своим раздавившей жизни, надежды, судьбы римлян. И не только их.
Синьора Мария уже много лет жила совсем одна, в бедности, и совершенно одиноко: даже дальних родственников у нее не осталось, да и приятельниц – одна, хорошо, две, не больше. А поскольку и собственного жилья синьора так и не нажила, то снимала она комнату у своей знакомой, Агаты Рубео. Это жилье было ей по карману, а всех остальных её доходов, то есть пенсии, не слишком значительной, и довольно скудных сбережений, только-только и хватало, что на еду, иногда на парикмахерскую, да еще на лекарства, которые она почти всегда приобретала в аптеке на Via dello Statuto***, как раз наискосок от дома. Болезней у синьоры Марии накопилось за долгую жизнь немерено, но она никогда не жаловалась, и Вероника не помнила, чтобы она когда-нибудь стонала или хмурилась. Напротив! Синьора, всегда оживленная, приветливая, с улыбкой на губах, так и сыпала поговорками да прибаутками, а особенно любила выдать вдруг какую-нибудь ехидную, хотя и безобидную шуточку, частенько с ядрышком легкой непристойности. "Scopatevela, scopate, ragazzi," - могла она, ничтоже сумняшеся, заявить игривым тоном, хихикая и присоединяясь вечером к компании за столиком в гостиной, игравшей в Scopa*******, а ведь среди собравшихся почти всегда оказывался и кто-нибудь из Вероникиных знакомых. Все весело смеялись, и никто не смущался от того, что старушка говорит, возможно, не вполне приличные вещи. Игра слов, bel mot - не более.
Сейчас синьора Мария держала в руках cafettiera с только что заваренным кофе, и по квартире растекался уютный утренний аромат мира и покоя. Она приветливо улыбнулась Веронике - и была такой теплой, такой уютной и до невозможности радостной ее улыбка...
...
ЧАСТЬ 1. ВЕРА.
Глава 3. Полёты во сне.
…Верочка с трудом тянет на себя тяжелую входную дверь. Вздыхая и сопя, она с усилием открывает её, входит в подъезд, оглядывается с опаской.
Поднявшись на несколько ступенек, девочка встает на цыпочки и еле-еле дотягивается до кнопки вызова лифта. Ой, как трудно, когда рядом нет никого из взрослых: дверь-то ведь такая тяжелая, а кнопки всегда почему-то расположены чересчур высоко...
Наверное, наступил уже поздний вечер – но тогда почему она возвращается домой одна? Так же просто не бывает! Мама и папа никогда раньше не отпускали ее одну, тем более вечером. И, как назло, у лифта нет никого из соседей. Как же долго тянется время, как медленно едет лифт – наверное, спускается с последнего этажа. С её этажа.
На площадке перед лифтом горит только одна лампочка. Вся покрытая пылью, высоко, под самым потолком, она едва освещает подъезд совсем слабеньким тусклым светом, и от этого мертвенного освещения все вокруг кажется Верочке блеклым, нереальным, словно в тумане. Как-то жутковато ей одной в подъезде!
Старенький болезненный лифт тяжело спускается, наконец, на первый этаж, шумно вздыхает, кашляет, с трудом переводит дух, кряхтит, треща всеми своими рассохшимися костями по очереди, с усилием садится на дно шахты. Ну, прямо как старенький дедушка Верочкиной подружки Наташки, когда тот, ерзая и шурша газетой, стонет, что-то шепчет под нос, шарит вокруг себя, ища очки, и, наконец, устраивается в своем глубоком ободранном кресле у телевизора с огромной лупой перед крохотным экраном.
Верочка отворяет железную решетчатую дверь шахты подъехавшего, наконец, лифта, аккуратно задвигает за собой его стонущие старенькие деревянные створки и, приподнявшись на цыпочки, старательно жмет на последнюю кнопку: они живут на последнем этаже. Лифт медленно, даже медленнее, чем обычно, как при замедленной съемке, ползет вверх, старчески скрипя, покряхтывая и чуть-чуть сильнее, чем всегда, раскачиваясь на тросах. Все как обычно. И чего это она испугалась? Она почти дома! Ну слава богу!
В кабине вдруг быстро-быстро замигала мутная запыленная лампочка. Второй, третий... – шёпотом, хотя её никто не мог услышать, Верочка считает этажи, аккуратно загибая пальцы на правой руке, – четве... ой! Усталая лампочка ехидно подмигивает Верочке в последний раз – и гаснет. Жуткая черная темнота окружает её, и в этой кромешной тьме лифт внезапно начинает двигаться быстрее, быстрее, еще быстрее, потом еще ускоряет свой бег, пробегает пятый этаж, пролетает шестой, выскакивает, как запыхавшийся нашкодивший мальчишка, на седьмой...
- Ну все же уже, я же уже приехала, да останавливайся же, наконец, ты слышишь?! – громко кричит Верочка лифту, судорожно нажимая в темноте на все кнопки подряд.
Но лифт не останавливается: как ненормальный, вихрем пролетает он седьмой, последний, этаж и – устремляется ввысь.
«Но куда же он так несется? Там ведь дальше что?.. Не знаю! Потолок или чердак? – в ужасе соображает Верочка. – Сейчас лифт на такой сумасшедшей скорости пробьет потолок, потом крышу, вылетит на улицу и... все! Мы с лифтом, конечно, полетим сначала вверх, но ведь потом-то обязательно вниз, и мы же с ним тогда упадем прямо на асфальт и разобьемся, и я умру!»
Верочка кричит что есть мочи. Оглушительный крик, грохот, скрип, треск и скрежет, непроглядная чернота, потом нестерпимый, ослепительный яркий свет… Какой-то непереносимый свист, грохот, сирена сопровождают ее полет. Что это? Сон? Явь? Прилетели тарелки НЛО?
...А это что такое?
Кипит, дымится земля под дождем.
А глаза их сияют, и сверкающие дождинки – или слезинки?
Мерцают и медленно капают с ресниц.
Поцелуй длится бесконечно, пока хватает воздуха. «А я уж подумал...» – страстно шепчет он. «А ты не думай...» – тоже шепотом отвечает она...
Кошмарный звук сирены становится все сильнее, громче, переполняя этой жуткой какофонией звуков все её существо. Все пропало! Какая-то враждебная, злая – чужая! – чуждая сила отрывает его от неё – и нет его больше, обрывается счастье!
Громкий, требовательный, нахальный трезвон…
1982 год.
Глава 4. Рабочие будни Веры.
...Громкий, требовательный, нахальный трезвон прорвал непроглядную черноту, оглушительный скрежет и крики. Титаническим усилием воли, за уши, Вера вытянула себя из кошмара сна. Нет, это телефонный звонок вынул ее из страшной нереальности полета в лифте.
Ну слава Богу, это был только сон, ее кошмар. Сон Веры Не-Павловны.
Но ведь он повторяется снова и снова, в который уже раз повторяется это сновидение. Она даже со счета сбилась. Не посчитать, сколько раз в ее жизни повторялся один и тот же сон. Вся в холодном поту, мокрая, будто только что из-под душа, дрожа от ужаса, пытаясь совладать с голосом, еле-еле переводя дух, Вера сняла трубку, попутно стукнув себя ею по скуле.
Звонил Валерка, муж, хотел узнать, проснулась ли она и собирается ли уже на работу.
- Катюню в садик отвел, не опоздали, все в порядке. Я уже на работе, - жизнеутверждающим голосом отрапортовал муж. Точно так же делегаты рапортовали на XXVI съезде КПСС.
- Отлично... Значит, все хорошо?
- А то! Обижаешь! Вероня, слушай, так ты помнишь, мы вечером сегодня идем к Сашке: у них с женой вчера была годовщина свадьбы какая-то по счету, а сегодня как раз пятница. Они уже много раз напоминали, и опаздывать нельзя, к шести ровно нас ждут! Вообще-то, конечно, это повод только – пулечку сочинскую на троих распишем. Эй, Смольный на проводе! Что у тебя с голосом, ты, часом, не заболела, а, девчушка? Нет? А? Так ты как там, слушаешь, что ли, или опять заснула?
- Да слушаю я уже, слушаю... я давно не сплю, только...
- Вот и просыпайся давай, уже поздно – ты на работу так не опоздаешь?
- Да ладно... - тут Вера не удержалась, зевнула. Совсем не хотелось рассказывать мужу, ни по телефону, ни вечером при встрече, что она опять видела этот страшный сон. Но недавний кошмар все не отпускал ее, не позволял вернуться в реальность.
- Слушай... К шести, говоришь, да? Но я... знаешь, а я ведь могу как раз сегодня и задержаться, у меня встреча с шефом по диссертации... - промямлила Вера. – Не знаю даже, на сколько времени... от него зависит, когда он освободится...
- Не-ее, ну так не годится! У тебя все одна только работа, и никуда вместе с тобой и сходить нельзя! Слушай-ка, ну попробуй все-таки освободиться, отпросись, в конце-то концов, сегодня пятница – короткий день. В общем, так, захочешь – так придумаешь что-нибудь! Ладно, все! Просыпайся, вставай: пораньше начнешь – побыстрее закончишь, а я тебе поближе к вечеру на работу еще позвоню. Давай часа в четыре позвоню, ладно? Ну все, пока! И вставай уже, а то опять задрыхнешь – это тебе пролетарий умственного труда говорит!
Вера с облегчением положила трубку, на ощупь, и не сразу попала – телефон стоял на тумбочке у изголовья кровати – и снова откинулась на подушки. Вставать не хотелось, собираться на работу – тем более. Вроде бы по ощущениям и выспалась, хотя легла очень поздно, а сил совсем не было –неужели проклятый сон высосал все силы? Может быть, позвонить, сослаться на нездоровье? Порядки у них в институте либеральные – бюллетень не потребуют.
Нет! Сегодня этот номер у нее никак не пройдет! Шеф не поймет, надо ему доложить, как обстоит дело с заключением по диссертации, с написанием автореферата... Главное, ведь к концу дело идет, немного совсем осталось – последний рывок сделать! А ни сил, ни желания защищаться нет почему-то...
«Ладно, вот полежу еще только самую чуточку, самую крошечку, ну еще только пять-семь минуточек. Ну, а потом – волевое усилие, рывок, отрыв, и найти тапочки, которые за ночь разбрелись по комнате в разных направлениях, и поди-ка отыщи их теперь.… Кухня, кофе, горячий душ, потом нахлобучить то, что приготовила с вечера – вот молодец, похвалила сама себя Вера, продумала заранее, потом еще чашечка кофе, как посошок на дорожку, а завтрак в другой раз, ну, а на закуску – завихрение, вихревый поток – и все, и нет её, утекла!
Вера ещё раз вспомнила свой предутренний кошмар. Да уж, подумала она и даже хихикнула, ничего себе! Прямо-таки новоиспеченная Вера, только Не-Павловна, с её вечными снами! Что ж, значит, это был первый – или уже не первый? – сон Веры Не-Павловны.
Потом взгляд нечаянно упал на стоящие на серванте часы – Вера так и подскочила. Через полчаса она во что бы то ни стало должна вылететь из дома.
Утро, забыв посоветоваться с ней, вывалило кучу проблем – в бирюльки, что ли, собралось сыграть? И не было для Веры ничего хуже выхода из дома. Это стало сущим мучением. Какая ж ты безалаберная! – ругала она себя, вылетая из квартиры минут на пятнадцать позднее, чем нужно. И ведь так каждый раз.
Запирая дверь, Вера услышала настойчивую трель телефона. Может быть, с работы уже разыскивают? Или вообще что-нибудь срочное? Вернуться? Послушать? Но она не стала этого делать. Нет, примета такая есть: даже если в зеркало, вновь выходя, посмотреться – всё равно, пути точно не будет!
А, вот и утро снова встало не с той ноги – как и она. Дождь со снегом поливал сверху из распоследних сил, а за зонтиком возвращаться уже не было времени. Хорошо, что у нее пальто с капюшоном. Ну что это за зима в конце января! Похоже, в Москве больше никогда не будет настоящей зимы – с крепким морозцем, хрустящим под ногами снежком, северным малиновым солнцем. Так нет же! Дождь зарядил с самого утра, безнадежно-серое небо хмурилось, всхлипывало почти неслышно, проливало бесконечные слезы... Надо было надеть другие сапожки – эти явно не по погоде.
Хотя денег в кошельке оставалось совсем не густо, до метро она взяла мотор, ржавую копейку. Машина дребезжала, стонала и только чудом не развалилась прямо на ходу – благо, до метро совсем близко, всего три остановки. Но ведь автобуса можно и не дождаться. Дальше проще: в метро на работу прямая ветка, без пересадки, потом, как всегда, спринтерский рывок – взбегание по эскалатору.
Вера очень спешила. Она сильно опаздывала на работу. Было уже далеко не утро, ведь утро как-то незаметно, словно по мановению таинственной волшебной палочки, уже воплотилось в день. Этот самый день вдруг предстал перед ее испуганными глазами в своем официальном наряде, в длинном пальто и шарфе, и был он застегнут на все пуговицы до самого горла, и поманил ее скорее бежать на работу. Одним словом, Вера очень опаздывала.
В академическом институте, где в качестве младшего научного сотрудника трудилась Вера, рабочий график был, по правде говоря, не слишком жесткий – только три (а чаще два) официальных присутственных дня в неделю, да и то не с утра до вечера. Правда, платили за это такие смешные деньги, что едва ли на них можно было прожить: на руки в месяц у Веры получалось чуть больше ста рублей. В остальные дни сотрудники должны были находиться в рабочее время в библиотеке и собирать материал для своих трудов – научных статей, служебных записок, институтских сборников.
Иногда, впрочем, случались авралы: на отдел спускали срочное задание из ЦК КПСС или ВЦСПС. Тогда нормальная жизнь прекращалась, и все имеющие отношение к заданию сотрудники работали в экстренном режиме – без обеда, выходных, без сна и отдыха.
Прошлой ночью, так некстати завершившейся сном-кошмаром, Вера корпела над авторефератом своей кандидатской диссертации. Работа её была практически готова, а автореферат она обещала непременно закончить до конца недели и отдать научному руководителю, а уже наступила пятница. Полночи провела без сна, а как только прилегла – опять этот кошмар! Рассчитывать выспаться не приходилось. Наверное, придется работать и следующую ночь, и все выходные, чтобы утром в понедельник явиться с гордо поднятой головой и торжественно положить на стол шефу – он же по совместительству и ее научный руководитель – готовый текст. Прямо с боем часов – в десять ноль-ноль утра. Конечно, Валерка не придет в восторг от такой перспективы на ближайший уик-энд. Она-то будет за письменным столом сидеть, а мужу что, на ее спину склоненную любоваться, да? ...
Конец ознакомительной версии. Читайте роман "Вихреворот сновидений".
Нет комментариев
Добавить комментарий